Что такое «русский роман»? Какие критерии и что считать русским?
Чешское слово odsun, не имеющее родственного корня в русском языке, переводится как «вытеснение», «перемещение», «выселение» иногда и как «эвакуация». Тем не менее оно кажется нам знакомым — может, потому что похоже на «отсюда»? Приставка од/от — единая во всех славянских языках, она задает направление.
В чешском языке слово odsun стало термином, обозначающим выселение судетских (да и всех других тоже) немцев из Чехословакии в 1945 году. Эвакуацией одсун точно не был. По своей жестокости он мало с чем сравним даже на фоне той, самой жестокой в истории человечества войны. Убийство детей, женщин и стариков, непрекращающееся насилие, лишение прав, издевательства — вот что терпели бывшие господа, арийцы, от бывших слуг, западных славян.
Главный герой романа «Одсун», написанного Алексеем Варламовым, — наш соотечественник, вынужденно оказавшийся в судетской деревушке. По стечению обстоятельств ему приходится изучать события этого не самого известного нам периода чешской истории. Он задается вопросом: почему чехи, много столетий почти мирно жившие бок о бок с немцами, вдруг «срываются с петель» и совершают такие ужасные вещи. Читатель же невольно замечает, что почти все персонажи этого романа — мигранты. В буквальном смысле они перебираются на новые места или убегают в чужие страны, а в переносном — мигрируют в другую религию, другое время. Чехи живут хоть и в Чехии, но в домах, 500 лет принадлежавших немцам; люди, родившиеся в СССР, после 1991 года оказываются в других странах и так далее.
Герой книги, которого сила обстоятельств, злой рок или умысел друга заносит в небольшую деревеньку, — классический постсоветский, постинтеллигентский персонаж. Слабый, виктимный, постоянно рефлексирующий и достаточно беспомощный. Это не классический «маленький человек», а хорошо образованный Обломов, который способен на благородные поступки, но чаще совершает низкие — как бы не специально, просто «так получилось». В голове у него — каша из культурных клише, остатков университетских знаний, набора разнообразных идеологий и прочего. Идеальная субстанция для постоянного самокопания, пьянства, бессмысленных, трусливых поступков. Герой не очень симпатичный но... в каждом из нас, к сожалению, все это тоже есть!
Свой исповедальный монолог (именно так построена книга) этот герой, филолог-нелегал, начинает с советской дачной Купавны. Не единожды подчеркивается, что герой не фанат СССР, тем не менее он обожает свое подмосковное детство, в его воспоминаниях это рай. Это вечное возвращение на дачу, в советское время, вызывает у него постоянную ностальгию. Не по советскому времени — а по детству. Не по возрасту даже — а по душевному состоянию. Тут кроется первое противоречие. Советское воспринимается одновременно как неприемлемое и прекрасное, поскольку там осталось любимое детство, чуть ли не главное счастливое воспоминание в жизни. Получается, что, поскольку СССР уже нет, немножко любить его все-таки можно. Проиграй Союз свою битву с историей по-настоящему, с Гражданской войной, колоссальными жертвами, капитуляцией, публичным осуждением, — любить его даже так было бы нельзя. А так выходит, что мы все «сбежали» из какого-то прекрасного СССР, но не из СССР ужасного. Ситуация похожа на ностальгию по американскому Югу после Гражданской войны.
Но самое трудное и необычное в этой книге — это российско-украинские отношения. Она вся наполнена рефлексией героя на эту тему. Все наши мифы — колониальные, старшебратские, имперские, советские, культурные, исторические; все наши комплексы — ресентимент, зависть, высокомерие, первородство — сосредоточены в голове героя-филолога. А как, собственно, его зовут? Его имя мелькает где-то в начале книги, но чем дальше, тем больше оно растворяется, затирается. Ведь он так похож на любого из нас. Да и в прямой речи нормальные люди о себе в третьем лице не говорят. Он как бы каждый из нас. Автор романа, Алексей Николаевич Варламов, нарочно выводит себя самого в качестве одного из эпизодических персонажей, чтобы не ассоциироваться с героем. Герой — не альтер эго Варламова, он — каждый из нас, читателей.
Еще в детстве, случайно, как и почти всё в этом романе, он знакомится с девочкой, которая, повзрослев, становится его главной любовью, их отношения разворачиваются стремительно. Место рождения Катерины — Припять — на начальном этапе их любви не играет никакой роли. Любовь стирает любые национальные границы, любые нюансы. Вопросы возникают, когда к любви привыкают, когда в личное начинают проникать внешние силы, опасения, угрозы, неблаговидные, но оправдываемые добрыми намерениями поступки. А пока отношения влюбленных омрачаются лишь недоговоренностями и тайнами, противоречия остаются на сугубо культурном уровне. Это еще не трудности, это некоторые разночтения. Реакцией на измену, предательство, подлость станет полный распад связи, нетерпимость, национализм.
Всё как в обычных любовных отношениях. Вот уже покинутый любовник ревниво преследует свою возлюбленную, она же, напротив, демонстрирует свои отношения с другими. Герой романа не раз говорит, что для прекращения вражды между странами ему надо просто воссоединиться с возлюбленной, это из-за них, из-за их глупого разлада (как в комедии положений) люди с обеих сторон границы озлоблены и от былого мира между двумя народами ничего не осталось. Что ж, влюбленные часто преувеличивают роль своих отношений. Действие романа заканчивается в июне 2017 года, и, славу Богу, до трагической развязки, придавившей наши два народа, мы не дойдем. Но семена уже в почве — и всходы с неизбежной славянской обреченностью обязательно взойдут.
Надо сказать и еще об одном герое, Петре Павлике. Для персонажа второго плана его образ слишком хорошо прописан. В отличие от повествователя, слабым его назвать нельзя. Толстый, болезненный студент философского факультета МГУ, типичный «ботаник», вроде бы неприспособленный к реальной жизни, в перестройку круто меняет свою жизнь. Становится «предпринимателем», богатеет, и вот он уже, что называется, «хозяин жизни». Дальше его ждут сказочные русские горки первоначального накопления капитала: быстрое богатство, наезд, богатство, разорение, благотворительность, посадка и так далее. Петр составляет тут одну из вершин не любовного, но как бы платонического треугольника.
Отдельно отметим, что Алексей Варламов начал писать роман в 2017 году, и в имени и фамилии Петра Павлика нет ни малейшего намека на нынешнего чешского президента Петра Павла. Некоторые топонимы, от которых стынет кровь, попали в книгу не по политическим или маркетинговым мотивам, а просто потому, что герой одной ранее написанной Варламовым биографии жил на даче под Киевом.
Кажется, автор «Одсуна» задается непосильной задачей — понять, по каким законам развивается наше общество, как работают русские (славянские) «качели» между покорностью и бунтом, милосердием и звериной жестокостью. Но нет. Эта задача не имеет решения (браться за нее было бы очень самонадеянно). Автор лишь задает вопросы, те самые неприятные, сейчас сказали бы «некомфортные», вопросы, а читатель должен сам искать ответы. И только так!
За сим автор этого текста, не умеющий писать рецензии на художественные произведения, из боязни выдать какой-нибудь спойлер и не желая манипулировать читателями, заканчивает говорить об этой книге. Надеюсь, все поняли, что она показалась мне замечательной, крайне интересной и актуальной. Но это не главная заслуга романа и его автора.
Удивительно то, что в этой книге нет политической позиции, нет идеологии. Литература вообще трудно отделима от личной позиции его создателей, но во времена, когда люди не стесняются именовать литературой пропагандистские агитки, писать на опасные темы не с целью выразить свое отношение к актуальным событиям или выслужиться перед начальством — это почти подвиг.
Чем, собственно, знаменит так называемый русский роман? Что отличает его от произведений других национальных литератур? Почему многие американские, японские и прочие писатели гордятся, когда их книгу называют «русским романом»? (Сразу оговорюсь, что не верю в «национальность» той или иной литературы, обычно подобные ярлыки приклеивают, когда какая-то из них не дотягивает до общего мирового уровня; но термин «русский роман» используется не для указания на национальную принадлежность авторов, а как жанровое определение.) Возможно, мои рассуждения носят дилетантский характер и не состоятельны. Но полагаю, что «русский роман» — проза Достоевского, Толстого, Горького, Чехова (я в курсе, что Антон Павлович романов не писал) — не пытается ответить на какие-то последние вопросы, дать какой-то рецепт, но эти вопросы ставит, а ответить на них читатель должен сам. Именно должен искать ответ, непрестанно думать над этими проклятыми вопросами, сверять с ними свою жизнь, задавать их от своего имени. Это всегда очень неудобные вопросы, не «актуальные», но современные и неразрешимые, очень некомфортный дар. Декларировать, что хорошо, а что плохо и как надо вести себя в такой-то ситуации, рассказывать о личных переживаниях, упиваясь ими, могут многие. Но формулировать вопросы, волнующие всех, побуждать все общество индивидуально и сообща искать ответы на них, может и хочет далеко не каждый писатель.
Писать так неудобно и даже опасно. Во-первых, есть риск не понравиться читателю, не стать модным — проклятые вопросы неприятны, поиск ответа на них часто заставляет стыдиться самого себя. Во-вторых, это повод не понравиться начальству литературному, ведь, задавая настоящие вопросы, автор ставит под сомнение уютную литературу, с которой так удобно и безопасно работать. В-третьих, читатель, пытаясь найти ответы, может отклониться в своих мыслях и поступках от «линии партии и правительства». И даже если автор совершенно не желал направить его ход в этом «неправильном» направлении, он все равно будет виноват, когда партия и правительство решат поучить такого читателя уму-разуму.
До сих пор в России статус поэта не урегулирован. По старой памяти к нему относятся как к пророку и трибуну. Может, именно поэтому в Госдуме сегодня проходят заседания с целью «выяснения профессиональных норм и стандартов литераторов», а гопники-пранкеры преследуют писателей, как прежде преследовали политиков.
Что ж, статус накладывает и ответственность. Сейчас, правда, и сугубо жанровые литераторы могут попасть «в оборот» даже не за литературу, а за пикейный треп. Но ведь было-то не так. Когда-то «жанровые» писатели — фантасты, детективщики, натуралисты и создатели травелогов — тоже задавали вопросы, не снимая с себя ответственности.
Аполлон накладывает обязательства. Только тот действительно писатель, кто готов стать жертвой, примерить на себя эту роль и без страха, без надежды на понимание и награду задавать вопросы.
Ответственность писателя возвращается в русскую литературу. Возвращается сейчас, когда ее голос очень нужен. Возвращается, когда от нее ничего уже не ждут. Но мне кажется, я уже чувствую жар глагола.
Роман «Одсун» Алексея Николаевича Варламова — настоящая большая русская литература. Читать которую сейчас — нечаянная радость. Варламов берет на себя право бесстрашно задавать самые трудные и проклятые вопросы нашего времени.
