Жить быстро, написать "Маскарад". Почему Лермонтов - русский Курт Кобейн?
Оба - потомки давно укоренившихся иностранцев. Оба - отпрыски материально благополучных, но крайне неудачных браков. Оба с детства слабы здоровьем и невзрачны. И поэтому с детства же проявляли редкую колючесть, желание спрятать себя настоящего под внешней грубостью. И, конечно, с детства же проявляли незаурядные артистические способности. Только реализовали их согласно представлениям своей эпохи. Курт - с электрогитарой и кучей рычащих примочек и усилителей. Михаил - с пером и ворохом эффектных романтических эпитетов.
"Смерть поэта" стала для 23-летнего Лермонтова тем же, что для 23-летнего Кобейна - "Smells like a teen spirit": об известном в узком кругу товарищей-офицеров и (не всегда приличном) поэте заговорила вся страна - он один сумел клокочущими и в то же время гармоничными стихами выразить переполнявшее всех чувство растерянности и боли. Яростно выкрикнутый истеблишменту в лицо упрек от имени очередного "потерянного поколения" невозможно было не заметить и на него не отреагировать. Но реакция сильно различалась. Курта сделали поп-звездой. Михаила - офицером воюющей армии с запретом представлять к наградам и переводить из "первой линии". То есть тоже своего рода звездой. Но в крайне специфическом николаевском изводе.
Что, заметим, практически сводит на нет высказанное Вайлем и Генисом в "Родной речи" парадоксальное утверждение о том, что Лермонтов писал стихи по романтической инерции, а вообще-то был прирожденным прозаиком: проживи Лермонтов больше, о его стихах мы вспоминали бы не чаще, чем о стихах Тургенева (среди которых ведь и "Утро туманное…"). Как это - не вспоминали бы "Бородино"? "Сон"? "Молитву"? "Три пальмы"? "Белеет парус одинокий"? "Мцыри", "Демона" и "Купца Калашникова"??? Даже крайне неприятное "Прощай, немытая Россия…" трудно читать (что порождает конспирологические теории о том, что восьмистишье это Лермонтову приписано), но еще труднее забыть.
Но трудно оспорить и другое: "Герой нашего времени" - это прямо-таки космический, гагаринский прорыв в авангардистскую прозу XX века - с петлеобразным течением времени, расщеплением главного героя на ряд "доппельгангеров" (двойников), имитацией нон-фикшна и даже "постколониализмом". И при этом - написанный не вязким стилем Роб-Грийе или тугими завитушками Саши Соколова, через которые сложно продраться, а плотной чеканной прозой, которую считали недостижимым образцом Чехов и Бунин.
И это не говоря о "Маскараде". Как едва отметивший двадцатилетие юнкер и офицер - то есть не профессиональный драматург, "человек театра", а дилетант, сумел написать произведение "главного театрального калибра" - полномасштабную, полную страстей четырехактную драму в стихах? Да такую, за которую вот уже полтора века с трепетом берутся крупнейшие режиссеры, от Всеволода Мейерхольда до Валерия Фокина? Откуда что взялось?
"Всякий талант неизъясним, - говорил пушкинский Импровизатор Чарскому. - Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку?" Точно так же совершенно неизъясним и гений Михаила Лермонтова. Если бы мы вспоминали об этом почаще - его не "проходили" бы в школе, а носили бы на майках. Как Курта Кобейна.
