Забавные письма друг другу друзей-писателей
Хемингуэй и Фицджеральд
Отношения двух главных американских писателей первой половины прошлого века были непростыми. Они были похожи: оба романтики того сорта, когда романтичность разрушает и человека, и его близких; у обоих были проблемы с алкоголем и, видимо, то, что впоследствии назовут ПТСР; наконец, романы «Великий Гэтсби» и «И восходит солнце» при всех различиях выглядят близнецами (это отмечали и критики-современники). Но были они и разными — огромный корпулентный Эрнест (младший из двоих) на полголовы возвышался над тщедушным Скоттом; один недолюбливал Европу и был любителем гламурных вечеринок, другой бросался участвовать в любой военной авантюре, до которой только мог добраться.
Поэтому и отношения их были сложными. Вспыльчивый Хемингуэй легко обижался даже на близких друзей. В 1929 году он сошелся на ринге с канадским коллегой Морли Каллаганом, а Фицджеральд, рефери, потерял счет времени и опомнился, только когда Эрнест получил удар в челюсть и оказался на полу. «Если ты хотел увидеть, как из меня выбьют дерьмо, то так бы и сказал», — разозлился он. В другой раз Фицджеральд уговорил Хемингуэя вырезать из «Солнца» две главы; тот послушался, но потом сокрушался об этом и винил приятеля в ошибке.
Тем не менее, когда их отношения не были омрачены ссорами, писатели ценили друг друга. Именно Фицджеральд познакомил юного Хемингуэя с издателем, а Хемингуэй же, обычно скупой на комплименты коллегам, искренне считал «Великого Гэтсби» «абсолютно первоклассным романом». В письмах друг другу они обсуждали литературу, жизнь, личные проблемы, делились впечатлениями от путешествий, планами и мечтами, язвили над тугодумами-критиками и подкалывали друг друга. Кто знает, если бы сто лет назад существовала психотерапия, возможно, их дружба продлилась бы куда дольше.
(Письма приводятся по изданию «Ваши письма я храню под матрасом» в переводе Екатерины Чевкиной.)
Хемингуэй — Фицджеральду
24 ноября 1926 года
Париж
Дорогой Скотт, как дела и как ты жил-был все это время? Работал ли и как продвигается роман? Готов поспорить, что роман, коль скоро ты за него наконец взялся, удастся на славу, а последнее время в Жуан-ле-Пен у тебя было вдоволь времени для работы.
Судя по объявлению в «Уорлд», «И восходит солнце» переиздается… Рецензии были хорошими, хотя критики, похоже, разошлись во мнении, кому я больше подражаю — тебе или Арлану, так что я вам обоим очень признателен, особенно тебе, Скотт, ведь я тебя люблю, с Арлана даже не знаю… Я попрошу «Скрибнерс», чтобы, начиная с восьмого издания, они ставили подзаголовок:
И восходит солнце
Еще более великий Гэтсби
(Написано в содружестве с Ф.Скоттом Фицджеральдом — пророком века джаза.)
Как бы мне хотелось тебя повидать. Ты единственный малый во всей Европе и за ее пределами, о котором я могу сказать так много доброго (и наоборот), но одно точно — я хочу тебя видеть… И все же, черт побери, как ты там.
Я передал ей все имеющиеся деньги, а также все полученные и предстоящие гонорары за «Солнце…».
Как бы там ни было, я вошел в колею, и выбить из нее меня могут только чрезвычайные обстоятельства, которые, надеюсь, не возникнут. Я обошелся без включения газа или вскрытия вен стерилизованной безопасной бритвой. Продолжаю жить в присущей мне манере сукина сына sans peur et sans rapproche!
Напиши мне и поведай все сплетни. Что слышно из Нью-Йорка? Где ты намерен жить? Как Зельда и Скотти? Бамби и Хэдли чувствуют себя просто здорово. Пока Хэдли была в отъезде, Бамби провел со мной десять дней, и как‑то утром мы пошли в кафе, я взял ему мороженое и купил новую губную гармонику, и он, держа ее и уплетая мороженое, сказал: «La vie est beau avec papa». Он очень любит меня, и когда я спрашиваю его, что делает папа, надеясь услышать, что папа — великий писатель, как это следует из газетных вырезок, он отвечает: «Папа ничего не делает». Тогда я научил его говорить: «Бамби будет содержать папу», и он повторяет это без конца. Что будет делать Бамби? Бамби будет содержать papa en Espagne avec les taureaux.
Всем вам моя любовь. Эрнест
Фицджеральд — Хемингуэю
23 декабря 1926 года
По пути в Нью-Йорк
Дорогой Эрнест!
Твое письмо меня расстроило. Это глупо, ведь я более или менее знал, что происходит. Хотелось бы мне быть сейчас с тобою рядом, выслушать тебя, отыскать причину, отчего так все с тобою вышло. Мне жаль и тебя, и Хэдли, и Бамби, надеюсь, вы сумеете как‑то сгладить боль и все случившееся для вас не сделается непереносимым.
Не могу выразить тебе, что значила для меня твоя дружба все эти полтора года; знакомство с тобой — самое прекрасное из всей нашей поездки по Европе. Постараюсь в Америке защитить твои интересы у «Скрибнерс», но, вероятно, теперь в этом уже нет необходимости, и вскоре финансовые твои дела совсем поправятся.
Жаль, что ты не приехал в Марсель. Я возвращаюсь, так и не закончив романа, не поправив, а только ухудшив здоровье и имея денег не намного больше, чем до этой поездки, и все же я доволен — и тем, что не сижу на месте, и тем, что скоро опять увижу Нью-Йорк, и тем, что Зельда совсем выздоровела, — а главное, я так продвинул книгу, что это просто делает меня счастливым.
Кстати, напечатанным роман мне понравился даже больше, чем в рукописи…
Преданный тебе Скотт
Астрид Линдгрен и Сара Юнгкранц
Вообще-то близкая дружба творца и поклонника — случай довольно редкий, но история этой переписки очень особенная. Двенадцатилетняя Сара Юнгкранц (позже она возьмет фамилию Швардт) написала своей любимой писательнице письмо безо всякой надежды на ответ. Сара не расплывалась в комплиментах: она немного покритиковала книги Линдгрен и особенно прошлась по выбору детей-актеров в недавней экранизации. Видимо, именно эта бесцеремонность зацепила адресата, и Сара получила ответ на трех с половиной машинописных страницах.
Линдгрен увидела в Саре родственную душу — и сама стала для нее важным человеком. Когда в подростковые годы Сара закурила, то не бабушкины причитания, а именно длинное письмо Астрид заставило ее бросить вредную привычку. Девочка доверяла своей собеседнице самые страшные тайны — от неуверенности в себе до влюбленности в школьного учителя — и получала в ответ внимание без осуждения, которое так нужно любому человеку, а в особенности ребенку.
Несмотря на полувековую разницу в возрасте, Астрид и Сара стали настоящими подругами и обменивались письмами тридцать лет, до самой смерти Линдгрен. А еще через пятнадцать лет Сара решила опубликовать переписку отдельной книгой. «Я точно уверена, что наша переписка сделала меня сильнее и помогла мне стать более уверенной в себе, — рассказывает Сара. — Когда ребенку или подростку тяжело и есть хотя бы один взрослый, который показывает, что ему не все равно, — это может спасти ситуацию. Астрид была для меня таким человеком».
Юнгкранц — Линдгрен
4 апреля 1972 года
На книжной полке лежало письмо…
Это мне, подумала я. Мне привиделось? Я разорвала конверт, прочла адрес в левом углу. И сердце заколотилось. (Не понимаю почему, но сердце у меня вечно колотится, вовремя и не вовремя.) Спасибо. Огромное спасибо за письмо! Никогда в жизни я не забуду писем от вас/вам. Как я писала то первое письмо. Ффу, у меня прямо щеки горят, как только о нем подумаю. А потом, когда вы ответили! Сначала я взбесилась и обиделась и собралась вам написать. А потом как‑то задумалась и поняла, что вы на самом деле правы. Это меня даже разозлило. А главное, я испугалась, вы плохо обо мне подумаете. (Вы же мне так нравились, в смысле ваши книги и когда я вас по телику видела.) Поэтому я и ответила. Я ужасно раскаивалась за то глупое письмо (оно правда было жутко глупое).
Сперва я, может, и надеялась на ответ. Но нельзя же хотеть сразу все. Я даже представить себе не могла, что вы честно отвечаете на все письма и тратитесь на 65-эровую марку.
Сейчас у меня в общем все хорошо. Но несколько месяцев назад я здорово «шалила». Убегала, воровала, прогуливала и т. д., и т. п. Ага. Ничего хорошего, потому что меня отправили в Подростковую психиатрическую клинику в Буросе. Многие, к сожалению, считают, что это психушка. Надеюсь, вы так не думаете. Ну, это такое заведение для ребят от 12 до 18, у которых сложности. Напр., с наркотиками, нервами, выпивкой и т. п. Я туда попала, потому что боюсь темноты и дома постоянные скандалы.
Потом я вернулась домой и несколько месяцев жила тут у одних соседей, но снова пошли скандалы, и я вернулась домой.
В том, что девчонка в школе втаптывала меня в грязь, я тоже виновата. Я не понимала на самом деле, что человеку, чтобы выжить, надо всегда соглашаться и подлаживаться под власть (популярных одноклассников). Разве что ты сам популярный. Для меня невыносимо, если кто‑то со мной «рассорится». Слишком впечатлительная, к сожалению. Как это было ужасно… Ой-ой-ой! Никто со мной ужаснее не поступал. Может, только человек, который растрезвонил по школе, что я была «в психушке». Мне от таких вещей очень тяжело.
Я посмотрела фильм про Эмиля. Просто отличный! Я даже не представляла, до чего он прекрасный! И играют замечательно! На все сто, особенно Ян Оллссон и Аллан Эдвалль. «Лина» тоже получилась хорошая (может, не совсем такая, как в книге, но ведь это, по-моему, не важно). Хочется пересмотреть по телевизору сыщика К.Блюмквиста и Сальткроку.
Не заставляйте себя отвечать, я пойму, если вы решите, что и так мне достаточно написали. Сара.
P. S. Раз вы родились в Смоланде (по крайней мере, мне так кажется), вдруг вы видели или слышали (может, случайно) название старинного хутора недалеко от Эльмхюльта, в районе Энерюды? Он называется Хоралюкке. Там родилась моя мама, и она там выросла, а бабушка и дедушка до сих пор там живут, и все мои двоюродные тоже. Мне кажется, там так красиво (ну не в том смысле красиво, но, в общем, не знаю, как объяснить), дома и лес, и вообще. Если вы его видели, вам он все равно никогда не понравится так, как мне, но я пишу это просто потому, что мне всегда-всегда кажется, что действие всех ваших книг происходит у нас на хуторе. Особенно про ребят из Бюллербю и Эмиля.
Не то чтобы там было совсем так же, но похоже. Напоминает, во всяком случае.
(Фу, бред какой‑то получается, но это правда.) (Я, кстати, тоже родилась в Смоланде; я люблю его, наверное, больше, чем те, кто там живет по-прежнему.) (Звучит, наверное, не слишком убедительно, но есть вещи, которые невозможно объяснить.) (Говорят: Я люблю мою страну
