«Я пишу те книги, которые хотела бы читать сама». Писательница Вера Камша об «Этерне», «Игре престолов» и золотом веке российской фантастики
Вы по специальности инженер-нефтяник. Почему выбрали такой путь?
Дела давно минувших дней. Я пошла в технический вуз, потому что таблица Менделеева остается таблицей Менделеева при любой идеологии. А идти на что-то гуманитарное… Мне не хотелось ни повторять утверждения, с которыми я не была согласна, ни ввязываться в бессмысленные конфликты.
А что именно вас не устраивало?
Многое. В юности у меня были серьезные расхождения со школьной программой — я считала, что там далеко не все правильно. Я иначе оценивала роль личности в истории вообще и роль некоторых личностей в частности, и мне очень не нравились безапелляционные утверждения учебников литературы о том, что именно хотел сказать автор тем или иным своим произведением и как его следует воспринимать. Я дорожила своими взглядами и не желала от них отказываться или подгонять под кем-то заданную схему. Теперь я признаю, что кое в чем ошибалась, но по большей части осталась и даже утвердилась в прежнем мнении.
При этом решать задачи и экспериментировать было по мне, я любила математику и физику, мне нравилось работать в лаборатории, вот я и решила заняться тем, что не противоречит моим взглядам и при этом не ведет к конфликтам. Даже красный диплом получила. Правда он мне не пригодился, уж слишком радикально и быстро все начало вокруг меняться.
В любом случае я не жалею, что получила техническую специальность. Думать, ставить вопросы и искать ответы на них меня это научило
Ваш первый роман вышел в свет 18 лет назад. Как ощущения от этой цифры?
2000 год, грань веков… Ощущения странные, честно говоря. Столько лет прошло, и еще кто-то читает и даже продолжения требует.
А оно будет, это продолжение?
Не могу сейчас сказать ни да, ни нет. После окончания «Отблесков Этерны» попробую вернуться в Арцию, но вот получится ли снова войти в воду 20-летней давности? В этом я не уверена. Если пойму, что получается вторая «Полночь» или «К вящей славе человеческой», то книгу не увидит никто, кроме моих близких друзей. Арцию надо или заканчивать достойно и в том же ключе, в котором написано начало, или вообще не заканчивать. Открытый финал всяко лучше кирпичной стенки в конце, тем более чужеродной, а чисто на профессионализме, чтобы читатели успокоились, я, может, и могла бы сделать, но не хочу. Для этого мне слишком дорог этот мир и его герои.
Как вы внутренне реагируете на требования читателей?
Философски.
А точнее?
На мой взгляд, есть два типа писателей. Первые пишут для себя и друзей. Когда находится достаточное количество других людей, которым это тоже интересно, — приятно, но во главу угла ставится все же несколько иное. Вторые пишут в расчете на то, что книга будет с гарантией востребована определенным количеством читателей. И эти читатели должны, скажем так, в удобный для себя срок получить то, что им нужно.
Я к профессиональному писательству отношусь с огромным уважением и считаю, что этот труд должен быть должным образом вознагражден и морально, и материально. Мало того, среди моих любимых писателей на почетном месте находятся жившие литературным трудом Дюма и Агата Кристи. Только у меня так не выходит, я пишу те книги, которые хотела бы читать сама. И я не отдаю их в издательство, пока они меня полностью не устроят, так что четкий график, увы, не для меня.
Что до читательских требований и претензий — иногда это нервирует. Мне неприятно огорчать хороших людей, вынуждая их ждать, хотя я понимаю, что иначе не могу. Если я сейчас дам им то, что они просят, я дам им что-то халтурное, а это куда хуже.
Что бы вы сказали себе той, которая первый раз села за рукопись?
Ничего. Что пройдено, то пройдено. Как бы я стала собой теперешней, если бы не прошла по всем тем ступеням, по которым прошла? Это была бы не я. Так что я тогдашняя не хотела бы встретить себя нынешнюю, а я нынешняя не хотела бы читать морали себе тогдашней.
Вы часто говорите, что писательство — это хобби, что вы не писатель. Но был ли какой-то момент в жизни, когда вы ощутили себя писателем?
Сперва нужно дать четкое определение того, что значит «ощущать себя писателем». Повторюсь: я пишу для души. Не хочу и не могу превращать это в обязаловку, когда отсидишь за компьютером положенные часы, выдашь определенное количество знаков, а потом с облегчением выключишь машину и займешься чем-нибудь приятным, до завтра выкинув опостылевшую работу из головы.
Мне кажется, это все-таки не бинарное состояние: профессиональный писатель или писатель, который пишет для себя. Есть некий спектр между.
Скажем так, я не могу себя заставлять писать через силу, просто потому что надо, как человек, который встает по будильнику на работу и должен что-то сделать, нравится ему это или не нравится, есть у него настроение или нет. Если я пойму, что у меня ничего не получается, не хочется, не тянет, я просто это дело прекращу и займусь чем-нибудь еще. Те же фиалки с гибискусами обихожу, благо у меня их много. Если такие приступы станут регулярными, — что ж, с писательством придется расстаться.
Частая претензия к вам — что, не успев завершить одну историю, вы перескакиваете на другую. Мне кажется, это связано с тем, что вы бывший журналист.
В том смысле, что я могу заниматься сразу несколькими темами? Несомненно. Правда, сказать, что я вообще ничего не завершаю, можно либо со злости, либо не владея вопросом. На моем счету немало вполне законченных вещей — от небольших рассказов до романов, причем очень разноплановых. Как раз сейчас издательство ЭКСМО некоторое их количество готовит к переизданию.
А есть что-то незавершенное, что вас внутренне гложет?
«Гложет» — это слишком сильно сказано. Есть уже упомянутые «Хроники Арции» и несколько давних задумок, которые хочется довести до ума, и рано или поздно я это сделаю. Разумеется, если ничего не произойдет ни со мной, ни с окружающим миром.
Вы ощущаете, что золотой век фантастики прошел?
Это вы меня подталкиваете уподобиться древним эллинам и поныть о том, что «в наше время все было иначе и лучше, а нынешняя молодежь ужасна»? А вот не подтолкнете.
Если же более или менее серьезно, то о прошедшем «золотом веке» говорят не только по отношению к фантастике. То же относят и к другим литературным направлениям, а вне литературы — к театру, кино, авторской песне… Пресловутое «были люди в наше время, не то что нынешнее племя» вечно, только в нынешнем ли племени дело?
На мой взгляд, кроме подмеченной еще в античности способности людей идеализировать или, наоборот, демонизировать прошлое, возник новый фактор. Сейчас количество пишущих и количество читающих гораздо ближе друг к другу, чем 20–40 лет назад, когда писали десятки, а печатались единицы, и, соответственно, их все знали. Да и книги тогда писались гораздо медленнее из-за отсутствия компьютеров и необходимости добывать нужную информацию без помощи поисковых систем.
Сейчас новинок столько, что даже самые читающие люди не способны их все проглотить и переварить, приходится выбирать, а выбирают с учетом собственных вкусов. Снобы часто любят рассуждать о винах, так что вот вам снобистская аналогия: винный магазин, в котором можно выбрать крепкие напитки, а можно — вино, причем вина эти делятся не только на красные, розовые и белые, но и по сортам винограда, выдержке, региону. Кто-то идет в магазин за сира, кто-то ищет темпранильо, кто-то хочет Австралию, кто-то — Южную Африку, кто-то — Чили, кто-то — старушку Европу. В результате каждого конкретного вина покупается не так уж много, но это же не повод говорить об упадке виноделия и виноторговли? В сумме-то выходит не меньше, а то и больше, чем прежде, когда в подвале стояла бочка белого и бочка красного. Вина не меньше, и оно не хуже, просто каждый пьет что-то любезное именно ему.
Так и с фантастикой. Сейчас выделить огромную «фантастическую бочку», равную по объему тем же Стругацким, не выйдет, зато есть множество бутылок с разными наклейками. И те, кто их ценит, ставит их очень высоко.
Джордж Мартин, например, вполне себе большая бочка.
Несомненно. Это огромный, очень уважаемый «винный дом» со своими традициями, пользующийся заслуженной славой, только Мартин сейчас очень мало пишет. Он участвует в каких-то проектах, прогремел сериал по его саге, но говорить о теперешних его книгах не приходится.
При этом то, что он написал помимо «Песни льда и пламени», имеет довольно ограниченный круг почитателей. Многие даже не знают, что есть что-то еще, а оно есть, и оно ничуть не хуже, хоть и не столь популярно.
Вы какой величины винный дом?
Средней. Достаточно закрытая частная винодельня, вино очень на любителя, зато перебирается каждая ягода.
Вас часто сравнивают с Мартином. Не устали от этого?
Уже нет. Лет 15 назад, а то и раньше, когда ни о каких сериалах еще и речи не было, я давала жуткое по своей длине интервью онлайн «Миру фантастики». Уже тогда было довольно много вопросов по Мартину, я на все честно поотвечала. С тех пор ни вопросы, ни ответы не изменились.
Знаете, есть один старый анекдот, его очень любил мой дед:
Льет дождь, на мосту стоит дежурный жандарм, рядом горит фонарь, под ним здоровенная лужа. Подлетает пролетка, из нее вываливается прекрасно одетый, лощеный, но изрядно поддатый господин и, не говоря ни слова, принимается шарить в этой луже руками. Поскольку господин явно приличный, жандарм к нему подходит и со всем почтением спрашивает, что он ищет.
— Да вот, голубчик, часы золотые потерял, память отцовская.
— А когда потеряли, ваше благородие?
— Да полчаса уж как.
— Но я тут давно стою, я бы вас запомнил.
— А я не здесь потерял, а на выходе из ресторации.
— Почему же вы ищете тут?
— А тут светлее.
Люди склонны искать, где светлее. Что-то на что-то чем-то похоже, ага, отлично, значит, это оно и есть. Многотомная фэнтези-эпопея, не завершенная, авторского текста нет, идет повествование от лица героев — так это же Мартин! Только повествование от лица героев отнюдь не новость. Для себя я этот прием называю богомоловским по автору «Момента истины», хотя так писали и прежде. Мне отчего-то кажется, что Мартин отталкивался от «Шума и ярости» Фолкнера, хотя Агата Кристи этот прием тоже очень любила. Но если человек не читал Фолкнера, Агату Кристи и Богомолова, а прочел сразу Мартина, для него этот подход навеки станет мартиновским.
Ну, что делать, там светлее…
Ваш любимый сюжетный поворот у Мартина?
Наверное, отравление юного короля, уж больно тот омерзителен. А если серьезно, то «Песнь льда и пламени» мне в свое время подсунули с формулировкой «Вот твоя любимая “Война роз”, только с драконами, но ты их пролистывай!» Я стала читать, натягивая сову на глобус, а именно — Йорков и Ланкастеров на Старков с Ланистерами, причем вначале натягивалось просто отлично. В саге, действительно, огромное количество сюжетных совпадений, начиная с того, что у протектора Севера Ричарда Глостера был бастард Джон от неизвестной матери, и кончая ненавистью к Глостеру со стороны королевы и ее родни.
Но чем дальше, тем больше Мартин от истории отходил, и чем дальше, тем больше его мир становился не моим. В конце концов, я окончательно поняла, что несчастная сова на глобус не налезает категорически. Никаких претензий к автору при этом с моей стороны нет и быть не может, это мои собственные проблемы. Мартин сделал потрясающий ход, собрав все, что востребовано в фэнтези, и совместив с псевдоисторическим антуражем и нынешней психологией. Получился блестящий во всех отношениях роман, но это современный американский психологический роман, мне же интереснее настоящая «Война роз» с ее поворотами, но это повороты не авторские, это повороты реальной истории.
Чем вас так привлекает эпоха Ричарда Третьего?
Меня не эпоха привлекает, меня привлекли судьба и характер этого человека, которого умудрились оболгать и с помощью важнейшего тогда искусства — театра, гения Шекспира и административного ресурса превратить в горбатое чудовище, детоубийцу. А он даже горбатым не был, кстати говоря.
Что с Ричардом Третьим не все так просто, я узнала еще в школе из примечаний к изданию Шекспира. Запомнила, что королевские преступления не доказаны и недоказуемы, и скорее всего, было по-другому, поставила тогда себе галочку и жила с этим дальше. Потом мне попалась книга Джозефины Тэй «Дочь времени», и вот она меня потрясла. Не историей Ричарда — историей людей, которые бросились в бой за доброе имя давным-давно погибшего человека.
Если меня попросят назвать лучшую зарубежную книгу ХХ века, я назову именно «Дочь времени», хотя это очень небольшой роман. Почитайте на досуге, не пожалеете.
Про «Отблески Этерны» хочу спросить. Обнаружил в «Википедии», что статья про нее предлагается к удалению.
Я в «Википедию» не хожу, если честно. Сколько раз собиралась этим заняться, да руки не доходят. Знаю, что в «Вики» есть соответствующие статьи, причем мне регулярно пишут про какие-то связанные с ними глупости, вранье, скандалы, интриги. Что поделать, «Википедия» редактируется людьми, и люди эти порой находятся в сложных отношениях и имеют противоположные взгляды. Я, как и любой автор, при всем желании никогда не смогу понять всех чувств и мыслей всех читателей, поскольку каждый читает свою собственную уникальную книгу, состоящую из авторского текста и читательского мировоззрения. Если обстановка накалилась до такой степени, что вопрос встал об удалении, наверное, лучше удалить.
Будет ли как-то связан выход финальных томов и премьера новых сезонов сериала?
Это дело издательства. Я пишу сама по себе, работа над сериалом идет сама по себе. Не исключаю, что издательство и продюсеры попробуют как-то это увязать, но тут надо говорить не со мной, мое дело — текст.
Вы два года отнекивались от экранизации.
Было дело, да.
Почему?
Во-первых, я не верила, что подобную махину вообще можно экранизировать. Во-вторых, у меня, мягко говоря, не имелось уверенности в том, что наши киношники способны снять что-нибудь приличное.
А что поменялось, что вы согласились?
Я ближе познакомилась с людьми, которые хотели снимать, посмотрела, чем они вообще занимаются, и поняла, что у нас много общего. Им тоже неприятны серятина, плескания в помоях и мелких страстишках, зато нравятся люди дела и совести. За образец же они держат экранизацию Ежи Гофманом трилогии Сенкевича, «Капитана Алатристе» и нашу «Графиню де Монсоро». К тому же по роду своих основных занятий они отлично разбираются в военном искусстве и историческом фехтовании и твердо намерены снимать войны и поединки реалистично. Это было заманчиво, но определяющим стало то, что мы смотрим на мир одними глазами. Я вздохнула и рискнула. Не из-за самоутверждения и не ради каких-то выгод. Просто поверила друзьям. Поверила, что они сделают нечто, пусть и не совсем соответствующее книге, но запоминающееся, интересное, многоцветное. Как знать, вдруг «Этерна» откроет дорогу новому направлению нашего кино — яркому, страстному, гумилевскому направлению, в миры волнующие и странные, отойдя от блоковских «аптеки, улицы, фонаря».
Как вам кажется, оправдали они доверие?
Люди — несомненно, работа же только начинается. Пилотная серия — лишь первый шаг. Возвращаясь к Мартину — пилот той же «Игры престолов» переснимали, это совершенно нормально.
Вы сказали, что сериал может быть не совсем похож на книгу.
Вопрос, что считать сходством. Автоматического переноса текста на экран, тем более текста большого и сложного, просто не может быть. Над кино работают множество людей, и каждый вносит в фильм что-то свое, а еще есть время, бюджеты, хронометраж серий и так далее, что не позволяет в полной мере визуальным образом показать все до последней кошки, даже если эта кошка очень симпатичная. До того, как я со всем этим связалась, я и подумать не могла, сколько в кино подводных камней, различных нюансов, моментов, которые человеку со стороны в голову не придут.
Например?
О таких вещах лучше говорить с кинопродюсером, но, на первый взгляд, что может быть проще, чем поменять актеру цвет глаз с помощью контактных линз? А это, оказывается, такая дорогостоящая морока!
Был какой-то для вас грустный компромисс?
Грустный компромисс — когда не влезает все, что хотелось бы видеть, однако при этом ты прекрасно понимаешь, что оно действительно не помещается и нужно выбрать лишь то, без чего на обойтись. Жертвовать всегда грустно, но тут никуда не денешься. Главное, чтобы в итоге вышло нечто интересное, живое, нестандартное. При переводе с книжного языка на язык образов, как при любом переводе, приходится балансировать между красотой и точностью.
Есть ли какие-то флажки, за которые нельзя заходить?
Несомненно, но, к счастью, эти флажки у нас с генеральным продюсером примерно одинаковы. Это сохранение сути и настроя книги, основных сюжетных линий и характеров. А сколько при этом будет сражений, поединков и прочих приключений — можно решать по ходу дела в зависимости от средств и обстоятельств. В конце концов зритель, если ему захочется, всегда может прочитать оригинал и сравнить.
Насколько вы участвуете в разработке сценария сериала?
К счастью, на уровне справочного отдела. Ко мне постоянно идет вал вопросов, на которые я отвечаю, уже несколько полноценных томов издать можно. Что до работы сценариста как таковой, то я не уверена, что это мое. С меня сталось бы кого-нибудь пожалеть, особенно после знакомства с актером, или, наоборот, ускорить развязку. Нет уж, пусть лучше сценарий пишут сценаристы.
А что вы скажете про актеров? Вы успели с кем-то познакомиться?
Успела — и теперь вовсю хожу по театрам. Не знаю, каким получится сериал, но именно благодаря ему я в лице Максима Метельникова увидела того Гамлета, которого всегда хотела увидеть. Молодого, дерзкого, горящего, бросившего вызов небытию. Ну а моноспектакль «Мой Лермонтов» Кирилла Зайцева для меня и вовсе стал событием года.
Вам скоро 60. Какие ощущения от возраста?
— Ваш фирменный вопрос… Да нет никаких ощущений, как жила, так и живу. Возможно, это связано с тем, что у меня всегда были друзья и намного младше меня, и намного старше. Самый старший мой друг был ни много ни мало 1923 года рождения, а самые младшие постоянно меняются. Те, кого я знала школьниками, сейчас солидные люди, а моему младшему приятелю опять 15. Впрочем, сейчас с этим еще проще, чем раньше, интернет стирает многие грани, в том числе и возрастные. Я раз за разом наблюдаю маститых дядечек, которые всерьез ругаются со школьниками, обижаются на них, ведут какие-то войны. И при этом школьники преспокойно общаются с пенсионерами, взахлеб обсуждая самые разные проблемы. Похоже, возраст сейчас перестает ощущаться в обе стороны, кроме разве что личной жизни.
Что вы хотите после себя оставить?
Не задумывалась об этом и не собираюсь. Что останется, то и останется. Как только человек принимается думать о своей роли в том-то и том-то, он неизбежно начинает сползать к Васисуалию Лоханкину, который лежал на диване и рассуждал о своей роли в русской революции. Даже если до этого в нем что-то горело и летело. Нет уж, иди, пока идется, а когда пришел — тогда пришел. Что от тебя осталось и осталось ли, увидят те, кто идет следом.
С кем бы вы хотели поужинать из современных писателей?
С кем хотела, с тем я уже если не ужинала, то кофе пила или интервью брала. Если бы я не была знакома с Александром Городницким, выбрала бы его.
А из писателей всех времен кого бы выбрали?
Константина Симонова.
Почему?
Лучшую на мой взгляд зарубежную книгу XX века я уже называла. Если же говорить об отечественной, то это «Живые и мертвые», а ведь Симонов еще и стихи писал, да какие! Далеко не всякому поэту дано отразить главное событие в жизни страны и написать, самое малое, четыре бессмертных стихотворения, которые бездумно цитируют даже те, которые придерживаются совсем иных жизненных ценностей.
А о чем бы вы спросили Константина Михайловича?
Ужин предполагает достаточно длинный разговор. Но я точно бы спросила о ряде омерзительных персонажей, которые присутствуют в его книгах, в первую очередь про младшего политрука Люсина и полковника Баранова. Почему он про них написал, и почему написал именно так. Это был простой и честный журналистский рассказ о том, что на войне и во время войны люди бывают всякими, или Симонов нас предупреждал о том, с какой стороны может прийти беда?
А вы предупреждаете кого-нибудь через свои книги?
Трудно сказать. Порой у меня получаются довольно странные вещи, аж неприятно… Вы начали разговор с моих первых книг. С их выхода прошло больше 20 лет, за эти годы мир наш здорово поменялся и отнюдь не во всем к лучшему.
Когда я писала про арцийскую «Войну оленя», которую потомки из политических соображений переврали, поменяв местами черное и белое, я имела в виду историю все того же Ричарда Третьего. Тем не менее многие увидели в этом намек на современность и принялись меня увещевать. Дескать, уж что-что, а Вторую мировую и Великую Отечественную тронуть не посмеют, зачем поднимать панику и гнать волну? И что же? То, что нам казалось совершенно немыслимым, стало мыслимым, про черное объясняют, что оно вообще-то белое, только по не зависящим от него причинам малость заляпанное, у каждого была своя правда, и почему бы не примирить палачей с жертвами и не снести дюжину-другую памятников? Теперь многие удивляются, как я смогла все это предвидеть, но дело не во мне, а в том, что все повторяется. И правила, по которым переписывал историю обслуживавший победителей Шекспир, вовсю работают и сейчас. Правда, Шекспиров среди нынешних черных пиарщиков не наблюдается, что не может не радовать.
Беседовал Иван Сурвилло
