В России ожидается бум латиноамериканской литературы?
Габриэль Гарсиа Маркес, Хорхе Луис Борхес, Хулио Кортасар — этих и других звезд латиноамериканской литературы, настоящий бум которой случился в прошлом столетии, любят в России с давних пор. Однако с новыми именами, появившимися на родине магического реализма, мы знакомы куда хуже: после распада СССР книги латиноамериканцев время от времени выходили, но никакой тенденции за этим не просматривалось. В последнее время дело как будто сдвинулось с мертвой точки — разные издательства стали всё чаще публиковать как современных звезд, так и подзабытых латиноамериканских классиков. Может ли этот процесс обернуться в итоге новой волной интереса к литературе Латинской Америки и чего вообще стоит ожидать от нее читателю? Книжный обозреватель Сергей Вересков, автор телеграм-канала «Все пропустил», поговорил об этом с переводчицей Марией Малинской, а также с представителями разных российских издательств.
Часть первая. Интервью с переводчицей Марией Малинской
«В современной латиноамериканской литературе масса всего интересного, и его проще разглядеть, если не использовать Маркеса как мерило всех вещей».
— Правильно ли я понимаю, что наш массовый читатель впервые познакомился с латиноамериканской литературой только в Советском Союзе, а до этого, в Российской империи, переводов, по сути, не было?
— Всё верно: подавляющее большинство произведений латиноамериканской литературы, известных широкому читателю, было опубликовано на русском в Советском Союзе в конце 1950-х — 1960-х годах.
О переводах в Российской империи говорить трудно, но я нашла на эту тему монографию (опубликованную, кстати, в 1960 году): Леонид Шур, «Художественная литература Латинской Америки в русской печати». Книга охватывает период с 1765 по 1959 год. Монография разделена на главы по странам, в каждой главе – несколько частей: антологии и сборники текстов, литературно-критические работы и статьи общего характера, произведения отдельных писателей и критическая литература о них. То есть переводы явно выходили и до образования СССР, причем самых разных текстов.
В журнале «Вопросы литературы» в обзоре этой монографии известный литературовед Лев Осповат пишет:
«Сколь бы значительно ни было внимание дореволюционного русского общества к литературе Латинской Америки, оно не может идти ни в какое сравнение с тем огромным интересом к этой литературе, который вспыхнул в нашей стране в советское время и особенно после Второй мировой войны. Красноречивое доказательство тому дает сама книга Л. Шура. Материалы за 1959 год, не успевшие войти в ее основной текст, подготовленный к печати еще в 1958 году, даны в ней отдельно, как дополнение. Так вот, это дополнение, охватывающее один только последний год, занимает в книге 13 страниц, что составляет около 7% того количества страниц, которое занимает весь предыдущий период, то есть с 1765 года по 1958 год! Однако дело здесь не только в стремительном увеличении количества переводимой и рецензируемой литературы Латинской Америки, но и в новом, качественно ином отношении к этой литературе, установившемся у нас в самые последние годы. От издательской практики прежних лет, зачастую руководствовавшейся случайными соображениями, мы перешли к планомерному ознакомлению советских читателей с художественными богатствами, созданными и создающимися в странах Латинской Америки».
— С чем вы связываете успех латиноамериканских писателей в СССР? Кстати, кого вообще переводили? Понятно, что наибольшей славой пользовался Маркес, но наверняка список не ограничивался одним именем.
— На 1960-е годы пришелся так называемый бум латиноамериканской литературы, когда она быстро вышла на мировой уровень, причем отправной точкой процесса стала не Латинская Америка, а Испания. Огромную роль в популяризации латиноамериканской литературы в мире сыграло барселонское издательство Seix Barral, в котором впервые был опубликован, к примеру, роман «Город и псы» Варгаса Льосы. Уже из Европы, молниеносно став классиками, латиноамериканские писатели с триумфом возвращались на американский континент.
Кстати, интересно, что и сейчас молодые латиноамериканские писатели часто начинают покорение мира с покорения Барселоны. Известный колумбийский писатель Хуан Габриэль Васкес сказал как-то, что ему было важно после учебы пожить в Барселоне – это был оммаж знаменитым авторам бума, Маркесу и Варгасу Льосе, и желание пойти их дорогой.
Так вот, в 1963-м были опубликованы романы «Город и псы» Льосы и «Игра в классики» Кортасара, в 1967-м – «Сто лет одиночества» Маркеса.
На мой взгляд, до сих пор, шестьдесят лет спустя, именно эти три автора представляют для русскоязычного читателя латиноамериканскую литературу, и удивительно, что самые известные их произведения были опубликованы не просто в одном десятилетии, а в промежуток всего в пять лет. Их сразу же стали переводить на русский. «Город и псы» вышли в 1965-м в переводе Натальи Трауберг и Дионисио Гарсии, «Игра в классики» в переводе Людмилы Синянской – в том же 1963-м (!), а «Сто лет одиночества» в переводе Валерия Столбова и Нины Бутыриной – в 1970-м.
Важным, хоть и недостаточным условием для такого быстрого перевода были правильные политические взгляды писателей, а кроме того, в СССР для этого было всё необходимое: перевод был институционализирован, переводчики работали не в вакууме, существовали цех и переводческая школа, формировалась теория перевода.
Задачей переводчика было не только создать для советского читателя литературный канон, но и познакомить его с далекими странами и культурами, и к этой задаче относились очень серьезно.
Помимо триады Маркес — Кортасар — Варгас Льоса, конечно, переводили и других авторов, особенно тех, кто считался предшественником или наследником бума (да, бум так и остался до сих пор мерилом латиноамериканской литературы, через его призму осмысляли и творчество более ранних авторов). Предшественники – это, конечно, Борхес и Мигель Анхель Астуриас, получивший в 1967 году Нобелевскую премию; а более молодые, следующее поколение — это Карлос Фуэнтес, Мануэль Пуиг, Марио Бенедетти. Позже стали переводить и авторов постбума, пишущих в русле магического реализма, Исабель Альенде, Лауру Эскивель…
— Есть ощущение — не факт, что оно верное, но всё же, — что после распада СССР переводить латиноамериканцев стали меньше. По крайней мере, я не помню большого ажиотажа вокруг какого-то имени. Разве что Исабель Альенде, чилийскую писательницу, о которой вы упомянули, исправно переводили, еще каких-то прижизненных классиков… Возможно, дело в том, что не было новых громких имен в самой Латинской Америке, хотя это кажется сомнительным – всегда есть кого переводить. Правильно ли мое предположение или нет?
— Думаю, это вопрос скорее к издателям, возможно, ответ лежит в сфере юриспруденции. Не знаю, как решался в 1990-е годы вопрос с правами, я читала, что права на издание Маркеса АСТ купило только в 2010 году. В СССР до 1973 года существовала «свобода перевода»: любое зарубежное произведение, написанное до этого года, могло быть переведено и опубликовано без согласия автора. В 1973 году СССР присоединился к Всемирной конвенции об авторском праве, и со свободой перевода было покончено. В таком случае не совсем понятно, на каких законных основаниях Маркеса публиковали на русском между 1973-м и 2010-м.
Из заметных имен в конце 1980-х на русском выходил, например, Алехо Карпентьер, в 1990-е и 2000-е – аргентинцы Адольфо Биой Касарес и Мануэль Пуиг, в 2010-е – кубинцы Гильермо Кабрера Инфанте и Рейнальдо Аренас, аргентинка Саманта Швеблин и самый свежий из новых латиноамериканских классиков чилиец Роберто Боланьо, – но никто из них не затмил суперзвезд бума. Еще всё это время на русском публиковались книги бразильцев Пауло Коэльо и Жоржи Амаду (и до сих пор выходят их переиздания).
Исабель Альенде, наверное, заметнее других, потому что ее творчество вписывается в традиции магического реализма – а со времен Маркеса от латиноамериканской литературы русскоязычный читатель привык ожидать именно магического реализма, он всегда хорошо продается.
Кстати, о Маркесе: и в 1990-е, и в 2000-е Маркес и Варгас Льоса продолжали активно писать, и мэтров бума, конечно же, быстро и с радостью издавали.
— Сегодня многие издательства, как крупные, так и небольшие, часто анонсируют выход той или иной книги латиноамериканских авторов. Наверное, рано говорить о какой-то новой волне популярности латиноамериканской литературы в России, но всё же сложно этого не заметить. И здесь может возникнуть некоторое недопонимание, вернее, несоответствие ожиданий и реальности. Потому что все привыкли, что литература Латинской Америки – это магический реализм, как вы уже сказали, это экзотика, загадка. А в издаваемых книгах эти слагаемые есть далеко не всегда (что не делает их хуже). Поэтому хотелось бы понять, какая она – современная латиноамериканская литература?
— Она разная!
Магический реализм по-прежнему любим читателями и издателями, и эти ожидания публики создают (или создавали до недавнего времени) для современных латиноамериканских авторов искусственные ограничения. Я писала об этом в одной из статей, так что приведу короткую цитату из нее:
«На рубеже XX и XXI веков многие латиноамериканские писатели демонстративно пытались порвать с наследием бума – или, точнее, заявить о своем праве не соответствовать заданным им ожиданиям. Наиболее громкими из этих проектов был манифест движения Crack, призывающий пересмотреть наследие бума и отойти от него, и антология рассказов под названием McOndo, собранная чилийскими писателями Альберто Фугетом и Серхио Гомесом.
В прологе к сборнику McOndo говорится, что толчком к его созданию стал следующий анекдот: трем “молодым латиноамериканским авторам”, проживавшим в США, предложили написать тексты для специального номера некого известного журнала, посвященного Латинской Америке, все трое радостно согласились, сдали рассказы в срок, предвкушая мировую славу, – но редактор неожиданно отверг два произведения из трех “за отсутствием в текстах магического реализма”».
Сейчас, в 2020-е годы, этот дискурс почти не встречается в интервью писателей, и мне кажется, что необходимость отмежеваться от бума уже не стоит так остро. Наоборот, всё чаще молодые писатели с восхищением и большим пиететом говорят о классиках (в первую очередь Маркесе и Варгасе Льосе) и рассказывают о том, как на них повлияли корифеи
– но, конечно, не только латиноамериканские.
Я бы выделила несколько ключевых направлений, которыми латиноамериканская литература, впрочем, не исчерпывается:
— литература о виоленсии (насилии с латиноамериканским колоритом) – это в первую очередь мексиканские и колумбийские авторы, которые пишут о войнах с наркос и повседневном насилии и жестокости в Латинской Америке (яркие примеры из недавно изданных на русском – мексиканская писательница Фернанда Мельчор и колумбиец Хуан Габриэль Васкес, из пока не переведенных – колумбийцы Фернандо Вальехо и Эктор Абад);
— литература о диктатуре, чтобы не забывать, – в первую очередь это Аргентина (например, Мария Тереса Андруэтто), Чили (Педро Лемебель и роман с красивейшим названием «Мне страшно, тореро») и Уругвай (Марио Бенедетти), авторы пишут о жертвах и преступлениях диктатур, восстанавливают историческую память и справедливость;
— конечно, остается постбум и постмагический реализм (Альенде, Лаура Эскивель);
— разная жанровая литература (фэнтези-саги, хоррор, антиутопии);
— квир-литература (Сесар Айра, Педро Лемебель);
— я бы выделила еще книги, написанные женщинами о женщинах (Саманта Швеблин, Клаудиа Пиньейро, Мария Тереса Андруэтто, Пьедад Боннет, Пилар Кинтана). Их объединяет контекст, в котором живут героини, мачистский и католический мир, буквально не оставляющий им ни глотка воздуха и толкающий их на странные поступки, а порой и преступления.
— Хотя мы привыкли смотреть на Латинскую Америку как на единый регион (культурный в том числе), всё же государства, которые в него входят, сильно отличаются друг от друга. Возможно, это не видно из нашего далека, но это так. Отсюда вопрос: какие страны считаются наиболее влиятельными, если так можно говорить, с литературной точки зрения?
— Кстати, хороший вопрос: имеет ли смысл сейчас так на нее смотреть, или правильнее было бы говорить отдельно о колумбийской литературе, чилийской и т. д.? Конечно, нет смысла отрицать общее прошлое континента, но современная реальность Уругвая и, скажем, Боливии сильно различается.
Я бы сказала, что со времен бума, отчасти благодаря Борхесу и Кортасару, сохраняется пиетет перед аргентинской литературой, а благодаря Маркесу – перед колумбийской. Но, конечно, если говорить о поэзии, первым приходит в голову чилиец Пабло Неруда, а из ныне живущих гуру латиноамериканской литературы – конечно, Варгас Льоса, перуанец.
— Еще один слишком общий вопрос. Когда мы читаем западную литературу (в том числе французскую, канадскую, американскую), мы более или менее можем понять по разным признакам, что это западная литература, даже не глядя на автора. То же касается и азиатской литературы. При всём разнообразии что объединяет литературу латиноамериканскую?
— Честно говоря, чем больше я ее читаю, тем сложнее мне найти какой-то общий знаменатель. Но, пожалуй, могу сказать, что большинство латиноамериканских авторов – и это еще одна «бумовская» традиция – социально ангажированы, в их текстах много политической повестки, позиция автора легко считывается в тексте.
Еще я бы отметила внимание к внутренней жизни героев и неторопливое повествование – много эссеистики и дневниковости, мало сюжетной динамики, – но, конечно, сейчас я говорю эти слова – и на каждое у меня в голове сразу же возникает контрпример.
Еще одна особенность, которую нередко отмечают в отзывах на маркетплейсах, — это непривычная для русскоязычного читателя физиологичность. Физиологии много, причем не обязательно связанной с сексом, много телесного низа, и это, бывает, отпугивает читателей (и озадачивает переводчиков).
— Напоследок хочу спросить вас о судьбе латиноамериканской литературы в России. Как вы думаете, будет ли она пользоваться успехом? Узнает ли российский читатель себя в новых героях латиноамериканских романов? Найдет ли что-то общее? Или всё же это взгляд в совсем другой мир (и в этом тоже может быть интерес, безусловно).
— Я верю, что будет.
Во-первых, сейчас у российских издателей осложнились отношения с некоторыми европейскими правообладателями, а вот российско-латиноамериканские отношения эти сложности пока, насколько я знаю, не затронули.
В латиноамериканской литературе экзотический антураж сочетается с универсальными темами и ценностями. Экзотика в ней часто работает как наживка, она заманивает читателя, а потом на сцену выходит универсальное – семья, память, преодоление несправедливости и травмы, точнее, преодоление разных травм: диктатуры, насилия, переписывания истории.
То есть, возвращаясь к вашему вопросу, противоречия не вижу: читатель и себя узнает, и в совсем другой мир заглянет тоже.
В отзывах нередко встречаю критику: что это за книга, зря бумагу переводят, вот то ли дело Маркес. Такой подход мне, честно говоря, кажется обидным и непродуктивным. Нисколько не принижая Маркеса, хочу сказать, что и в современной латиноамериканской литературе масса всего интересного, и его проще разглядеть, если не использовать Маркеса как универсальный референс и мерило всех вещей.
Кстати, о Маркесе-2: не так давно Дарья Синицына переперевела «Осень патриарха» и «Шалую листву», и я знаю, что скоро выйдет ее перевод «Города и псов» Льосы, думаю, это тоже должно подогреть интерес читателей к латиноамериканской литературе.
— А какие у вас любимые современные латиноамериканские писатели? Можно назвать как переведенных, так и нет. Вдруг издатели обратят внимание и купят права на какие-нибудь классные книги, которые они почему-то не заметили.
— Моя главная латиноамериканская любовь – Варгас Льоса, я прочла его первый роман, наверное, лет в двадцать и потом не раз советовала друзьям и ученикам-подросткам: считаю, что «Город и псы» буквально smells like teen spirit, самая пронзительная книга о юности из всех, что я читала.
Еще из старой гвардии я питаю большую нежность к Марио Бенедетти: прочтя не так давно несколько его рассказов и прекрасных умных и смешных стихотворений, я поймала себя на мысли, что ужасно хотела бы поговорить с автором (но он, к сожалению, умер в 2009 году). Бенедетти – уругвайский писатель и поэт, после государственного переворота он был вынужден уехать из своей страны, жил в Аргентине, на Кубе и в Испании. Меня особенно тронул рассказ Geografías, в котором двое эмигрантов играют в странную грустную игру, восстанавливая в памяти разные места Монтевидео.
Еще об эмиграции – мне нравятся рассказы Джуно Диаса, доминиканца, лауреата Пулитцеровской премии (он с шести лет живет в США и пишет на английском с мощными вкраплениями спэнглиша, мне кажется, это очень бодрящая и интересная задача для переводчика).
Сейчас мне особенно интересны женщины-писательницы, наприм
