Трагедия Сумарокова и создание "русского Гамлета"
Русская трагедия
Нет ничего удивительного в том, что Александр Сумароков выбрал Сухопутный Шляхетский корпус для своего обучения. Ведь это было детище фельдмаршала Бурхарда Миниха, и образование, получаемое там, было куда более качественным, чем то, которое предлагалось в университете того времени. Но это, конечно, когда есть инициатива. Уже тогда Сумароков начал писать стихи, хотя об этом знали только его близкие друзья. Он не стремился присоединиться к небольшой группе российских поэтов того времени. Тем не менее все знали, что никто, кроме Сумарокова, не владел таким свободным, легким и непринужденным стилем как в русском, так и во французском языках. Его часто просили написать любовные письма или деловые документы. Такие способности тогда были высоко ценны, и поэтому он стал одним из секретарей Алексея Разумовского, влиятельного, но не слишком грамотного фаворита императрицы Елизаветы. В первой половине жизни Сумарокову иногда удавалось успех, хотя тяжелый характер драматурга время от времени прорывался наружу. Благодаря своему связям с двором и кругу высших кругов он приобрел известность и материальную независимость, но всегда стремился к жизни свободного художника. И вот в 1747 году он представил свою первую трагедию, основанную на русской истории - "Хорев", о древнем Киеве. Прототипом для нее послужила пьеса "Цинна, или Милосердие правителя" Корнеиля. Тем не менее на тот момент на эти сходства особого внимания не обращалось. Постановку осуществили кадеты, с которыми Сумароков уделывал время на занятиях основами изобразительного искусства. Эта пьеса по существу стала началом русского театра. Она привнесла ему успех и овации. Вскоре (будучи) создан императорский театр - по существу "под Сумарокова".
Сумароков стал первым. Первым литератором, который сумел прожить на творческие гонорары. Первым российским автором оперного либретто. И хоть мы сегодня мало его помним, стихи Сумарокова были остроумны, мудры и звучны, проникнутым талантом художника, проявившего себя в различных жанрах.
Кто тогда в России слагал стихи? В первую очередь – великая тройка. Михайло Ломоносов, Василий Тредиаковский и он, Сумароков. Первый – из крестьян, второй – из духовенства и только Сумароков – дворянин с родословной, которая распространялась не на один век. Для того времени это чертовски важно! Петр Великий создавал империю, ответственность за которую возлагалась на дворянство. Они формировали представления о гордости и чести. Это не была замкнутая каста, дворянство стремились заслужить, иногда не только шпагой, но и умом.
Но Сумароков ощущал, что он – единственный представитель аристократии в словесности и, будучи человеком горячим, а временами заносчивым, конфликтовал с собратьями свысока. Ломоносов и Тредиаковский, в свою очередь, высмеивали плюгавую стать Сумарокова, его рыжие патлы и привычку подмаргивать. Можно долго цитировать перебранки великих. Они так и не примирились, но славу изведали все трое. Первым ее потерял Тредиаковский, а Сумароковым в то время восхищались.
Вскоре вокруг него сформировалась школа. Дворяне, сторонники свобод, позже многие из них стали знаменитыми масонами. От них зародился русский сентиментализм. Это линия Сумарокова, очень важная для русской литературы! С годами многие из них даже забыли, что в истоке их вольных воззрений, в истоке их дворянского самостояния – сумароковские мысли. Но, например, Михаил Херасков своей учебы у Сумарокова не забывал. Впрочем, Александр Петрович встречал неблагодарность чаще, чем что-либо иное.
Учитель галантности
Сумароков жил в эпоху побед, во времена громов и молний. Во времена наивных и фантастически искушенных людей. Лучше Радищева здесь не скажешь: «Столетье безумно и мудро». И нет ничего интереснее этой авантюрной и простодушной шахматной партии, которая представляет русский XVIII век.
В чем его незамеченная заслуга? Сумароков научил современников галантно объясняться в любви. Кто-то заучивал самые эффектные строки, кто-то – стихотворения целиком. В любом случае, это было ново.
- Любови слаще нет на свете ничего;
- Однако иногда она горчай всего.
Это очень просто. Бывало у Сумарокова и изящнее, и сложнее. Иногда у него получались по-настоящему нежные, воздушные стихи, с которыми никто из современников не мог соревноваться:
- Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
- И горесть опишите, скажите, как терплю;
- Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
- И после прилетите опять ко мне назад...
Что может быть важнее для поэта, чем пополнять арсенал кавалеров? Именно так русская поэзия и превращалась из диковинной забавы в нечто необходимое для тысяч людей. И мало кто так размашисто расширил литературную аудиторию, как Сумароков.
«Дней минувших анекдоты»
На склоне лет над Сумароковым всё чаще стали подшучивать. Грешен оказался и Гаврила Державин – поэт другого помола, ближе к хаосу и дисгармонии.
У Пушкина есть интересная запись: «Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков пришел однажды к Сумарокову.
— Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец! — сказал он ему.
Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему:
— Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй Ломоносов, а ты только что третий.
Сумароков чуть его не зарезал».
Сумароков был для Пушкина тем, что называется «дней минувших анекдоты», вроде бы не более. Как поэта он его не ценил. К драматургии относился еще пренебрежительнее. Хотя, конечно, читывал Сумарокова с юности. И, думаю, кое-чему у него научился.
Нашенский Гамлет
В «Гамлете» Сумароков попытался научить Шекспира основам классицизма. Переделал он известный сюжет основательно – и, кстати, первым открыл русскому театру принца датского. Правда, своим переложением он обязан прозаическому французскому переводу. В одной из своих эпистол он упомянул Шекспира среди великих писателей с оговоркой: «хотя непросвещенный». Да, британец не знал многого, чему поклонялись в XVIII веке. «Аглинский трагик и комик, в котором и очень худова и чрезвычайно хорошева очень много», - писал он о Шекспире. «Гамлет мой, кроме монолога в окончании третьего действия и клавдиева на колени падения, на шекеспирову трагедию едва ли походит».
Он не только вдохновлялся и писал, не только терзался, устраивая свои трагедии и комедии на сцене, не только пил горькую и бросался в амурные круговерти, но и постоянно учился и исследовал – литературу, историю. Он немало написал о поэтическом мастерстве. Был одним из первых историков Москвы. Казалось бы, уважаемый человек, любимый драматург Елизаветы, который написал сценарий праздника по случаю коронации Екатерины… Но театральные дрязги поломали ему жизнь – конечно, не первому и не последнему. Но Сумароков, ощущая себя королем русской сцены, не принимал малейшего пренебрежения.
- В тебе едином, меч, надежду ощущаю,
- А праведную месть я небу поручаю.
- Постой... великое днесь дело предложит:
- Мое сей тело час с душою разделит.
- Отверсть ли гроба дверь, и бедствья окончати?
- Иль в свете сем еще претерпевати?
- Когда умру, засну... засну и буду спать?
- Но что за сны сия ночь будет представлять?
- Умреть и внити в гроб... спокойствие прелестно;
- Но что последует сну сладку?.. Неизвестно.
- Мы знаем, что сулит нам щедро божество;
- Надежда есть, дух бодр, но слабо естество.
- О, смерть! Противный час! Минута вселютейша!
- Последняя напасть, из всех напастей злейша!
- Воображение, мучительное нам!
Этот монолог считался одним из лучших у Сумарокова. Современники – из числа просвещенных – знали его назубок.
В своем «Гамлете» Сумароков не обошелся и без намеков на российскую политическую реальность. Принц, любимый народом – это, в значительной степени, Елизавета, дочь Петрова. Потом, годы спустя, русским Гамлетом стали называть цесаревича Павла Петровича – и шекспировский сюжет в России стал восприниматься как политическая крамола, не иначе.
Быть может, если бы Пушкин – по случайности или причуде – хотя бы раз отозвался о Сумарокове несколько теплее, посмертная репутация автора «Дмитрия Самозванца» (эта сумароковская трагедия из русской истории прогремела наиболее внушительно) сложилась бы не столь печально.
За кулисами
Директор императорского театра, умеющий наживать врагов – это, конечно, тридцать три несчастья. Сумароков не любил заниматься хозяйственными делишками, ему вечно не хватало времени… Ведь поэт каждый день писал! Добавим легендарную заносчивость и вспыльчивость Сумарокова и его обременительное хобби, после которого по утрам болит голова, а во рту всё пересыхает.
Много лет Сумарокова не ставят театры. Его не изучают в школах. Хотя одно двустишие я непременно включил бы в школьную программу и устраивал бы дискуссии вокруг него:
- Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог.
- Конечно, голова в почтеньи меньше ног.
Кстати, у этой эпиграммы есть адресаты, исторические фигуры. Профессор Степан Крашенинников и балетный танцовщик Тимофей Бубликов, которого после спектаклей восторженная публика забрасывала не только цветами, но и кошельками. Даже покалечить его могли от большой любви. Впрочем, с кумирами публики так случается нередко.
Одно из лучших сумароковских стихотворений называется «Жалоба»:
- Во Франции сперва стихи писал мошейник,
- И заслужил себе он плутнями ошейник;
- Однако королем прощенье получил
- И от дурных стихов французов отучил.
- А я мошейником в России не слыву
- И в честности живу;
- Но если я Парнас российский украшаю
- И тщетно в жалобе к фортуне возглашаю,
- Не лучше ль, коль себя всегда в мученьи зреть,
- Скоряе умереть?
- Слаба отрада мне, что слава не увянет,
- Которой никогда тень чувствовать не станет.
- Какая нужда мне в уме,
- Коль только сухари таскаю я в суме?
- На что писателя отличного мне честь,
- Коль нечего ни пить, ни есть?
«Предан пьянству»
Эта трагедия посильнее Гамлета! Никто в то время не писал так откровенно. История печальная. Он уехал из Петербурга, думал безраздельно царить в московском театре, но поссорился с градоначальником, а заодно и с актерами. Сумароков лишился твердого жалованья и впал в бесконечную хандру. Действительный статский советник, самый плодовитый русский драматург XVIII века, он лишился благосклонности императрицы Екатерины, вздыхал по елизаветинским временам и совершенно обнищал.
Один мемуарист горько писал о его последних годах: «Сумароков уже был предан пьянству без всякой осторожности. Нередко видал мой дядя, как он отправлялся пешком в кабак через Кудринскую площадь в белом шлафроке, а по камзолу, через плечо, анненская лента. Он женат был на какой-то своей кухарке и почти ни с кем не был уже знаком». Это почти правда. В 59 лет он был вдребезги болен, выглядел глубоким стариком, хотя и не бросал стихов. Глаза его загорались, когда Сумароков видел интересную женщину или читал свои стихи и монологи из трагедий. Когда он умер, в доме не нашлось денег на похороны. Актеры все-таки вспомнили своего благодетеля, истинного первопроходца русского театра – и скинулись на панихиду и поминки.
Переоткрывать Сумарокова стали только в последние десятилетия. И, думаю, это надолго. Его наследие огромно, далеко не все напечатано в новой орфографии. Там немало открытий – для историков, филологов и, представьте, для далеких от науки любителей поэзии. Все-таки он – из сыновей Гармонии, а такие умеют удивлять. И слава его всё-таки «не увянет». Хотя это слабое утешение для стихотворца, изведавшего, что такое горькая судьбина.
