Считается, что первым автором, который подписывался собственным именем, была жрица Энхедуана из Древнего Междуречья

Около 4300 лет назад на территории современного Ирака скульптор вырезал на белом алебастровом диске изображение женщины, совершающей храмовый ритуал возлияния на алтарь. На ней — длинное церемониальное одеяние и головной убор, рядом — трое мужчин-служителей. Надпись на обратной стороне диска гласит, что это — Энхедуана, верховная жрица и дочь царя Саргона.

Некоторые ученые полагают, что жрица была также первым в мировой истории сочинителем текстов, известным по имени, — то есть первым автором. Глиняная табличка хранит слова длинной поэмы «Возвеличение Инанны»: «Я заняла свое место в храмовом святилище, // Была верховной жрицей, я, Энхедуана». Это первый известный в истории случай указания авторства: у шумеров, древней цивилизации в Южной Месопотамии, где возникла письменность, подписываться не было принято. Энхедуана, положившая начало эпохе авторства, риторики и даже автобиографии, жила за 1500 лет до Гомера, за 1700 лет до Сафо и за 2000 лет до Аристотеля.

Поэма на клинописной табличке описывает кризис в ее жизни. Отец Энхедуаны Саргон объединил города-государства Месопотамии и создал нечто вроде первой империи. Его владения простирались от Персидского залива до Средиземного моря (территории современных Кувейта, Ирака, Иордании и Сирии) и включали в себя более 65 городов — каждый со своей религиозной традицией, административной системой и местной самобытностью. И хотя Саргон правил из города Аккад на севере, дочь свою он назначил жрицей в храме бога Луны в южном городе Ур. Эта формально религиозная должность на практике была политическим назначением и способствовала сближению разрозненных частей империи. После смерти Саргона царство вступило в период мятежей; трон ненадолго перешел к братьям Энхедуаны, а затем к ее племяннику. В поэме говорится о том, как захватчик по имени Лугаль-Ане — военный, возглавивший мятеж в Уре, — сместил Энхедуану с ее поста в храме.

«Он осквернил храм, превратил его в непотребный дом. // Ворвался как равный, посмел приблизиться ко мне в порыве похоти!» — пишет Энхедуана. Изгнанная из города, она блуждает в глуши. «Он вынудил меня скитаться в колючем кустарнике. // Забрал благородную диадему священного служения, // Вручил мне кинжал, „Вот это как раз для тебя“, — молвил». Точная суть преступления узурпатора теряется в переводе, но формулировка позволяет предположить сексуализированное насилие (в поэме фигурируют глаголы, которые в других шумерских текстах используются для обозначения сексуальных домогательств). Также, вероятно, имеет место призыв к суициду: протягивая Энхедуане кинжал, Лугаль-Ане подстрекает ее к самоубийству.

«Некогда медовые мои речи нынче пустословны, // Моя власть над сердцами людей обратилась в прах», — сетует она. Чтобы преодолеть творческий кризис, героиня обращается к богу Луны, но тот ее игнорирует. «Мой лунный свет безразличен ко мне! // Он оставил меня погибать в этом месте обманутых надежд». Затем Энхедуана обращается к Инанне — богине любви, секса и войны (она же Иштар), воспевая ее хвалебной песнью: «Моя госпожа! Перед твоим боевым кличем склоняются страны!» Писательский труд Энхедуана сравнивает с муками процесса деторождения: «Это наполняет меня, это переполняет меня, великая госпожа, это рождение для тебя. // То, что я доверила тебе во тьме ночи, певец исполнит для тебя при свете дня!»

В итоге племянник Энхедуаны подавил восстание, и она была восстановлена в должности верховной жрицы. Энхедуана связывает свое возвращение с вмешательством богини Инанны («Да будет известно, что ты разрушаешь мятежные земли!»), однако текст также указывает на то, что и сама Энхедуана сыграла роль в спасении Ура. Богиня и жрица тесно связаны — последняя представляет собой земное воплощение божественного. Поэма политическая, но еще и личная.

Помимо «Возвеличения» Энхедуане приписывают еще два текста: «Гимн к Инанне» (где упомянуто ее имя) и «Инанна и Эбих» (по схожести стилистики). Имя жрицы также связывают с 42 гимнами, посвященными храмам различных городов-государств Шумера и Аккада. Йельские исследователи Уильям Халло и Дж. Дж. А. Ван Дейк называют собрание гимнов «ключевым произведением месопотамской теологии», которое объединяет множество различных региональных культов и божеств и делает Энхедуану «своего рода систематическим теологом». Цикл гимнов завершается припиской: «Составила эту табличку Энхедуана. // Мой царь, ничего подобного никто никогда ранее не создавал!»

В Древней Месопотамии работы Энхедуаны почитали и даже изучали в эдуббах — школах писцов, где готовили будущих жрецов и чиновников, обучая их клинописи и шумерской грамматике. На протяжении сотен лет там учились грамоте, выводя тексты Энхедуаны на глиняных табличках. До наших дней дошло около сотни копий «Возвеличения Инанны». Однако с самого момента их открытия ученые яростно оспаривают авторство Энхедуаны. Действительно ли жрица написала эти тексты? Неужели писательская традиция берет свое начало с трудов женщины — за две тысячи лет до золотого века Древней Греции?

«Спросите кого угодно, и любой вам скажет, что первым автором был Геродот или какой-то другой мужчина», — говорит Сидни Бэбкок, куратор выставки «Женщина, которая пишет: Энхедуана и женщины Месопотамии», которая с октября 2022 года по февраль 2023-го проходит в Библиотеке и музее Моргана в Нью-Йорке. «Меня всегда это поражало. Никто никогда не вспоминает ее [Энхедуану]», — добавляет он.

Первые раскопки Ура прошли в 1850-х годах. Однако большая часть города оставалась неисследованной до 1922 года — тогда британский археолог Леонард Вулли возглавил экспедицию под эгидой Британского музея и Пенсильванского университета. Ур привлекал Вулли как библейская родина Авраама и древних языческих царей. Одной из главных находок Вулли стал царский некрополь, где команда археолога обнаружила гробницы царей и цариц, а также массу украшений, оружия, гончарных изделий, музыкальных инструментов и других сокровищ. 

Ур был вторым домом Энхедуаны. И в 1927 году, спустя пять лет после начала раскопок, археологи обнаружили развалины храма, где она служила верховной жрицей. Внутри были найдены обломки каменного диска с изображением Энхедуаны и цилиндрические печати ее слуг. Еще в храме нашли глиняные таблички с клинописными текстами. «Это явно указывает на то, что жрицы содержали в своих помещениях школу», — пишет Вулли. От ученого ускользнула истинная значимость открытия — он называет храм «женским монастырем» и «гаремом». Некоторые из найденных в Уре табличек были копиями текстов Энхедуаны, но Вулли, полный решимости писать историю Великих Мужей — политических династий и библейских патриархов, — совсем не заинтересовался жрицей, восприняв ее как несущественное приложение к своему знаменитому отцу. В его книге даже нет имени Энхедуаны — Вулли упоминает ее просто как дочь царя Саргона.

В последующие годы археологи и расхитители гробниц извлекли из-под земли и другие таблички с текстами Энхедуаны — например, в городах Ниппур и Ларса. В 1968 году вышел первый перевод ее работ с шумерского на английский. «В лице Энхедуаны мы знакомимся с женщиной, которая некогда была царевной, жрицей и поэтессой», — пишут в предисловии составители сборника Уильям Халло и Дж. Дж. А. Ван Дейк из Йельского университета. Они признавали, что образ, воссозданный учеными, может быть неполным: «Нам по-прежнему неизвестен весь масштаб литературных трудов Энхедуаны. Однако ее стиль и мышление настолько специфичны в тех стихах, которые мы совершенно точно можем приписать ей, что, возможно, когда-нибудь нам удастся распознать авторство Энхедуаны и в других, хуже сохранившихся текстах». 

Но пока Халло и Ван Дейк отмечали, что Энхедуана могла написать больше, чем было обнаружено к тому моменту — ведь столица империи Саргона Аккад еще не раскопан, — другие принижали значимость ее трудов. Например, британский ученый Уилфред Г. Ламберт намекнул на наличие «литературного негра», предположив, что по крайней мере один из текстов Энхедуаны мог быть написан писцом, которые часто сочиняли тексты за шумерских царей. Другие ученые ставят под вопрос авторство всех текстов Энхедуаны, потому что до нашего времени они дошли только в позднейших списках — до 500 лет после ее смерти — и зачастую содержат названия мест и лексику, которая возникла в обиходе уже после того, как ее самой не стало. Это может объясняться изменениями, которые вносились в ходе переписывания, — однако некоторых исследователей и эта версия не удовлетворяет. «Она говорит от первого лица, но это не то же самое, что быть автором», — говорит профессор ассириологии из Университета Джонса Хопкинса Пол Делнеро. Энхедуана была культовой фигурой, почитаемой более поздними писцами, и ее имя могло придавать вес их собственным записям.

Некоторые специалисты считают такие соображения притянутыми за уши. «Зачем писарям обращать свой взор в прошлое, находить верховную жрицу и заявлять, что это она написала эти тексты? — задается вопросом Бенджамин Фостер, профессор-ассириолог из Йельского университета. — Верховных жриц было много. Почему выбрали именно ее? В нашей области сегодня считается, что не верить древним текстам есть признак мудрости. Нужно сохранять отстраненное скептическое отношение. Однако относительно Энхедуаны у нас больше свидетельств, чем по поводу любого другого автора Древней Месопотамии». Фостер не сомневается в авторстве Энхедуаны и ссылается на автобиографическое содержание ее стихов и глубокую интимность голоса рассказчицы. Кроме того, «Возвеличению» присущи специфические «женские» маркеры: упоминание сексуализированного насилия, сравнение писательства с рождением ребенка, даже предпочтение богу богини.

Во многом дискуссия превратилась в поле сражения конкурирующих теоретических парадигм. В 1970-е, в эпоху расцвета феминизма второй волны, в тренде было стремление подтвердить авторство Энхедуаны. Похожая тенденция имела место в девяностые — а вот постмодернистское мышление поощряло скептицизм и неопределенность. Консенсус так и не был достигнут. Сегодня многие не воспринимают жрицу как важнейшую поэтессу. По мнению второго куратора выставки в Музее Моргана Эрхана Тамура, сомнения в достижениях Энхедуаны — это среди прочего следствие патриархальной природы современной науки.

Выставка в Библиотеке и музее Моргана представляет Энхедуану вполне однозначно. Она предстает среди других месопотамских женщин конца четвертого тысячелетия и третьего тысячелетия до нашей эры (работниц, правительниц, жриц, женщин-писарей) и женских божеств, которым они все поклонялись. Это первая крупная выставка, посвященная жизни женщин в Древней Месопотамии, и собранные на ней произведения искусства воссоздают картину экономической, политической и культурной власти, которой они обладали.

В музее выставлены изображения женщин, которые пасут скот, работают на гончарном круге, сидят за ткацким станком. Есть сцены, где женщины в храме раздают указания прислужникам-мужчинам. На одном из изображений мужчина передает земли своей дочери: в отличие от многих более поздних сообществ, в Древней Месопотамии женщины могли наследовать недвижимость. Также выставлен замысловатый головной убор царицы Пуаби и ее печати, свидетельствующие о том, что царица правила самостоятельно, а не как приложение к отцу или брату.

Особого внимания заслуживает статуя женщины с глиняной табличкой на коленях — свидетельство грамотности женщин. Когда в начале XX века эту статую раскопали, немецкий ученый Отто Вебер писал: «Наш образец держит на коленях табличку. Как это следует трактовать, мне непонятно». Бэбкок рассказывает, что эта статуя и другие подобные ей игнорировались в академической литературе: «Но если речь шла о мужчине с глиняной табличкой, этому посвящалось 20 работ». Подобные артефакты разрушают наши сложившиеся представления о грамотности как прерогативе знатных мужчин-писцов и об ограничении функции ближневосточных женщин сферой домашнего хозяйства. 

На выставке представлен диск Энхедуаны, а также цилиндрические печати ее слуг и табличка со строками из «Возвеличения Инанны». Есть и предполагаемая иллюстрация к тексту жрицы — высеченные в камне божества. «Если задуматься, вполне логично, что женщина из знати стала первым поэтом. У нее была комфортная жизнь, пространство для чтения и раздумий. Ей не приходилось трудиться в полях или вести войны. Почему она не могла писать?» — комментирует артефакты Зайнаб Бахрани, специалист по Древнему Ближнему Востоку из Колумбийского университета. Бахрани сравнивает поэзию Энхедуаны с обетными (вотивными) приношениями той эпохи — статуями, скульптурами и другими произведениями искусства, которые женщины приносили в храм, подписывая своими именами. Именно эта традиция могла вдохновить Энхедуану на подписывание своих текстов — таким образом, «Возвеличение» предстает в виде стихотворной молитвы и подношения богине. 

В 1929 году — тогда же, когда Вулли публикует свой отчет о раскопках под названием «Ур Халдейский», опуская имя Энхедуаны, — его соотечественница Вирджиния Вулф издает эссе «Своя комната». Изучая собственную комнату в поисках книг о женщинах и книг, написанных женщинами, и не находя их, Вулф пишет, что история кажется ей «несколько нереальной, призрачной, однобокой… Исторические книги все о войне, биографии сплошь о великих личностях». Она подозревает, что женщины, которые все-таки писали, свои работы не подписывали. Вулф не застала открытия трудов Энхедуаны, но выразила тоску по утерянной литературной традиции.

Для сегодняшних писателей Энхедуана стала воплощением созидательной силы. В своем творчестве ею вдохновлялись поэтессы Элис Нотли («Сошествие Алетты», 1992) и Энни Финч («Среди богинь», 2010). Особенно привлекателен образ Энхедуаны для иракцев — она обращается к актуальным для них темам потери и изгнания (эмигрировав в 1998 году из Ирака, поэтесса Амаль Аль-Джубури выпустила сборник стихов под названием «Энхедуана, жрица в изгнании»).

Жрица оставила свой след даже в области астрономии — ее храмовые гимны описывают наблюдения за перемещениями небесных тел: «В… комнатах жриц // В царственном святилище вселенского порядка // Следят за восходом Луны». Такие наблюдения, по всей видимости, проводились в рамках ведения календаря, одной из ее храмовых обязанностей: 

Можно с легкостью себе представить, как в одном из храмовых помещений сидит женщина с табличкой из лазурита — она завершает свои календарные задачи и обращается к собственному проекту. Находит тростниковую палочку и, что-то бормоча самой себе, начинает выводить в глине слова.