Считаем деньги Маяковского: как зарабатывал и сколько тратил поэт

Искренне преданный идеям коммунизма и наслаждавшийся жизнью в Советской России и в СССР, поэт Владимир Маяковский эксцентрично одевался, много путешествовал и покупал за границей вещи, о которых большинство его соотечественников имели смутное представление. Он стремился выделяться из толпы, ценил комфорт, слыл среди знакомых франтом и гурманом. 

«Утром кофе пили у себя, а обедать и ужинать ходили в самый дорогой ресторан «Хорхер», изысканно поесть и угостить товарищей, которые случайно оказались в Берлине. Маяковский платил за всех, я стеснялась этого, мне казалось, что он похож на купца или мецената. Герр Хорхер и кельнер [ресторанный слуга] называли его «герр Маяковски», старались всячески угодить богатому клиенту, и кельнер, не выказывая удивления, подавал ему на сладкое пять порций дыни или компота, которые дома в сытые, конечно, времена Маяковский привык есть в неограниченном количестве» — так описывала гастрономические пристрастия поэта во время путешествия по Германии в 1922 году его возлюбленная и муза Лиля Брик.

Знакомые часто вспоминали пристрастие Маяковского к обильным трапезам в дорогих ресторанах, однако, несмотря на богемный по меркам коммунистического государства образ жизни, тот все равно считал себя представителем пролетариата. В стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии» он прямо призывал признать «место поэта в рабочем строю» и обосновывал вывод о том, что «труд мой любому труду родствен». 

Актриса Мария Суханова рассказывала, как Маяковский, ничуть не смущаясь физического труда, помогал театральным рабочим раскрашивать щиты, а в перерыве вместе с ними ел «черный хлеб, намазанный селедочной икрой, иногда посыпая его сверху луком и зеленью». В поэте простое отношение к жизни и отсутствие тщеславия в повседневном общении удивительным образом сочетались со стремлением к роскоши и удобствам, а искренняя критика капитализма и империализма — с готовностью пользоваться благами этих вроде бы «враждебных» коммунистическому государству идеологий.

Последнее качество проявлялось не только в привычке питаться в дорогих ресторанах. Из многочисленных путешествий Маяковский привозил дорогие и недоступные в советском государстве вещи. Поэт не скупился на подарки друзьям, но уделял большое внимание и своему внешнему виду. Среди знакомых за ним закрепилась репутация не только гениального творца, но и эпатажного денди. 

«Чтобы выглядеть франтом, Маяковский брал напрокат смокинг, цилиндр и трость в дешевом магазине на Сретенке, — описывает предпочтения поэта еще до того, как он смог позволить себе шопинг за границей, сотрудница Государственного музея Маяковского Марина Кошелева. — Однажды актриса Ия Ильяшенко не согласилась идти к нему на вечер, если он будет в желтой кофте [желтый цвет Маяковский любил больше всего и использовал как протест против негласного правила появляться на публике в неяркой одежде]». На шуточную угрозу знакомой Маяковский серьезно ответил одной фразой: «Я знаю, как надо заезжать за дамами». 

«Впечатление неотразимое»: Маяковский выделялся, даже когда жил в нищете

Владимир Маяковский родился 19 июля 1893 года в обедневшей дворянской семье в селе Багдади Кутаисской губернии Российской империи. Его отец служил лесничим, мать происходила из рода кубанских казаков. У Владимира было две старших сестры и два брата, один из которых скончался в три года, а второй — в младенчестве. 

В 1908 году Маяковский, которому тогда не исполнилось и 15 лет, попал в историю: бросил гимназию и провел две недели в полицейском околотке за распространение большевистских прокламаций. После освобождения за подростком продолжали наблюдать сотрудники охранного отделения, его ограничили в праве на самостоятельное передвижение. Тем не менее к началу 1911 года Маяковский сэкономил достаточно денег, чтобы снять сторожку лесника в Петровско-Разумовском селе Московского уезда Московской губернии. Там он готовился к поступлению в Московское училище живописи, ваяния и зодчества и сочинял первые стихи. 

Чтобы обеспечить себя, Маяковский брал заказы: рисование, раскрашивание, малярные работы. Когда заработка все-таки не хватало, мать разрешала Владимиру записывать на ее имя покупки в небольшой лавке на Пресне. Позже поэт вспоминал, какие товары и в каком количестве обычно брал за один визит в магазин: 2,25 кг копченой колбасы (450 г по 35 копеек) и 10 связок баранок по гривеннику связка. С помощью зарубок на колбасе Маяковский рассчитывал рацион — полвершка (4,44 см) на завтрак, вершок на обед, еще полвершка и несколько баранок на ужин. 

«Семья Маяковских жила очень бедно, — рассказывает сотрудница Государственного музея Маяковского Марина Кошелева. — Во время учебы в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у него было лишь несколько сатиновых блуз свободного покроя. Он подпоясывался шелковым шнурком и повязывал желтый бант. Своим внешним видом он хотел показать, что причастен к художественной богеме». 

Даже в тяжелых финансовых обстоятельствах Маяковский находил способы выделиться на фоне толпы. Для этого он часто превращал в аксессуары все, что попадалось под руку (например, обрезки ткани или ленты ярких цветов), и смело нарушал негласно принятые в последние годы существования Российской империи нормы стиля. 

«Были две блузы — гнуснейшего вида, — описывал свой стиль в первой половине 1910-х сам поэт. — Испытанный способ — украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке — галстук. Очевидно — увеличишь галстук, увеличится и фурор. А так как размеры галстука ограничены, я пошел на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук. Впечатление неотразимое». 

Экономить и занимать у родных Маяковскому приходилось до конца 1910-х, когда он начал активно сотрудничать с Российским телеграфным агентством, заниматься агитационной деятельностью, много издаваться и печататься в газетах. О тех временах сразу после Октябрьской революции поэт впоследствии вспоминал с ностальгией как о лучшем периоде жизни. Впрочем, тогда Маяковский еще не был тем заядлым путешественником, гурманом и франтом, каким регулярно представал перед широкой публикой уже после становления советского государства в 1920-х. За работу над плакатами с 1919 по 1921 год он получал 10 рублей в месяц. Суммы хватало, чтобы купить три миски пшенной каши, восемь копченых угрей и конину для собаки. 

В начале 1920-х рост популярности и творческого влияния Маяковского совпал с увеличением заработка и переменах в стиле поэта. Возлюбленная и муза Лиля Брик присылала ему из-за границы рубашки, галстуки и шляпы. Маяковский отказался от одежды ярких цветов и растрепанной шевелюры, начал стричься аккуратнее и одеваться строже. Часто его видели в английских пальто и кепке, накрахмаленной рубашке и бабочке. В тот же период в его гардеробе на постоянной основе закрепились атласные жилетки, цилиндры и лайковые перчатки. Любимым аксессуаром Маяковского стала трость с набалдашником, без которой он не появлялся на публике. 

Гонорары Маяковского продолжали расти, а вместе с ними менялся и образ жизни. Поэту больше не приходилось экономить, чтобы хватало на еду. Теперь он и сам мог позволить себе выезжать за границу и покупать в Европе товары, которые оставались дефицитными в советском государстве. Самые ранние документы из переданного в дар Музею Маяковского Московским финансовым управлением «Налогового дела» поэта относятся к 1923 году. Судя по сохранившимся справкам о гонорарах, квитанциям, платежным книжкам, обращениям в Мосфинотдел о налоговых вычетах и ответах чиновников, заработок Маяковского в тот период уже приближался к 1000 рублей в месяц, что заметно превышало доходы обычных граждан и большинства других представителей творческой богемы. 

Так, средняя зарплата работников сферы промышленности в 1925 году составляла 46,4 рубля, в 1926-м — 52,5 рубля, в 1927-м — 56 рублей в месяц. Милиционер во второй половине 1920-х получал от 42 до 46 рублей в месяц, зарплата инженера доходила до 200 рублей в месяц. 

Процветанию Маяковского способствовало и то, что его произведения печатались большими по меркам того периода тиражами в 3000 экземпляров, а изданное отдельно в 1925 году стихотворение «Что такое хорошо и что такое плохо?» и вовсе напечатали тиражом в 10 000 копий. Промышленные рабочие за год зарабатывали столько же, сколько Маяковский — за месяц. С тех пор и до смерти в 1930 году стиль и привычки поэта отражали его финансовое положение. 

«Живет широко»: даже разбогатев, Маяковский часто жаловался на налоги 

«После первой поездки Маяковского за рубеж в 1922 году он сам начинает работать над имиджем, — рассказывает сотрудница Государственного музея Маяковского Марина Кошелева. — Новый имидж поражает элегантностью и строгостью — ничего лишнего. Шляпа стала его неизменным аксессуаром, хотя в повседневной жизни поэт чаще носил кепки. Белоснежный ворот рубахи затянут галстуком, в петлице — ремешок, на котором закреплены карманные часы. Последние он купил сразу, когда начал хорошо зарабатывать». 

Путешествия Маяковский полюбил, как только у него появилась возможность регулярно их совершать. Несмотря на приверженность концепции советского государства и патриотические чувства, поездки за границу казались ему лучшей возможность разнообразить восприятие и наполнить существование новыми смыслами. Всего с 1922 по 1927 год Маяковский побывал в 54 городах Советского Союза и девять раз выезжал в другие страны. Одним из его любимых направлений стала Германия. 

Вернувшись из очередного путешествия по этой стране осенью 1923 года, Маяковский узнал, что за время отсутствия у него накопилась недоимка — 131 рубль и 15 копеек золотом, а также пеня. Возмущенный поэт направил в Мосфинотдел жалобу. «Так как я находился с 6.08.23 в заграничной командировке, я не получал никаких извещений о налоге, и поэтому никаких недоимок и пени с меня не может быть, — писал Маяковский. — Я также не понимаю, как и откуда выведена сумму 131р.15к., так как мною получено через домком извещение о внесении 1.01.24г. налога в размере 22р.50к. за тот же срок «апрель — сентябрь». Прошу пересмотреть вопрос». 

Чиновники объяснили размер недоимки официальным заработком Маяковского за указанный период, составившим 1875 рублей золотом. В документ «Сведения о доходе и стоимости имущества» включили и показания соседей поэта по квартире, заявивших, что тот «живет широко, постоянный покупатель бывшего магазина Елисеева». Маяковский пытался убедить Мосфинотдел, что на самом деле заработал намного меньше, но безуспешно — в начале 1924 года его жалобу отклонили. Тем не менее в конце января Маяковскому все-таки удалось доказать свою правоту. Губернская налоговая комиссия согласилась с его аргументами и постановила выплатить с суммы в 1250 рублей 56 рублей и 25 копеек налога. 

Разбирательства продолжились и в следующем месяце: чиновники определили доход Маяковского за второе полугодие 1923-го в 3000 рублей. Тот направил обращение с просьбой снизить его доход до 1200 рублей, поскольку большую часть облагаемого периода он провел за пределами СССР. Комиссия частично согласилась с доводами Маяковского, но снизила доход лишь вдвое — до 1500 рублей. 

С тех пор и до самой смерти поэт регулярно вступал в споры с налоговым ведомством, обмениваясь с чиновниками заявлениями и выписками, хотя оставался одним из богатейших поэтов страны и в обычной жизни редко проявлял бережливость. Он преподносил дорогие подарки друзьям, оказывал щедрые знаки внимания возлюбленным и просаживал огромные суммы за карточными играми или на бильярде. Тем не менее, сколько бы ни зарабатывал и ни тратил Маяковский, его финансовые отношения с государством почти всегда складывались напряженно и запутанно. 

По данным Мосфинотдела, в 1926-м до вычета налога Маяковский получил 10 345 рублей. В следующем году сумма составила уже 18 700 рублей, а в 1929-м — 21 750 рублей. В среднем в год в период с 1924 по 1929 Маяковский зарабатывал около 15 000 рублей — заметно больше, чем его современники: Есенин в 1925-м (последнем году жизни) заключил соглашение с Госиздатом о гонораре в 1000 рублей ежемесячно; Ахматова получала от 200 до 400 рублей за одно выступление или работу. Столько же в месяц зарабатывал Чуковский уже при советской власти. 

Заработок Маяковского позволял ему обедать в лучших ресторанах, привозить из-за границы модную одежду, недоступные в СССР аксессуары и даже автомобили. 

«Про машину не забудь»: подарок для Лили Брик и ее возлюбленного

«Красивые кожаные аксессуары Маяковский привозил из Парижа, — рассказывает Марина Кошелева. — Портмоне, папка для бумаг, небольшой чемоданный нессер из тисненой кожи с монограммой М.В. Там же был куплен большой дорожный кофр. Среди вещей, которые в то время можно было купить только за границей, у Маяковского была авторучка фирмы Remington — он постоянно носил ее в нагрудном кармане. И новинка технического прогресса — портативная печатная машинка, которую он привез из Америки в 1925 году». 

Кроме полезных для писательства принадлежностей, Маяковский закупался в Париже и Берлине одеждой, которая теперь составляла основу его образа: двубортными пальто с отложным воротником на подкладке из шерстяной байки, невысокими спортивными ботинками на толстой подошве. Последние поэт охарактеризовал так: «Большие, дорогие и крепкие, как сама Россия». 

Лиля Брик перед каждой поездкой Маяковского составляла для него список покупок: белье, духи, платья и другие предметы одежды. «Первый же день приезда посвятили твоим покупкам, заказали тебе чемоданчик — замечательный — и купили шляпы, вышлем, как только свиной чемодан будет готов, — писал ей поэт во время одного из визитов в Париж. — Духи послал, но не литр, как ты просила, — этого мне не осилить». Часто на подарки музе уходила большая часть бюджета Маяковского. А в апреле 1927 года поэту поступил от Брик необычный «заказ» для режиссера Льва Кулешова, с которым она одно время состояла в отношениях: «Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста. Мы много думали о том — какой. И решили — лучше всех — Фордик». 

Маяковский привез «форд», и Кулешов за рулем новенькой иномарки произвел фурор на московских улицах. Через какое-то время Брик заговорила с поэтом о покупке за границей еще одного автомобиля — теперь уже для себя. Они изучили каталоги крупных автоконцернов и решили приобрести «бьюик», «рено» или «форд». «Это будет очень современно», — предвкушала Брик дорогой подарок.

Маяковский обратился за разрешением на сделку в Народный комиссариат торговли в сентябре 1928 года и вскоре получил положительный ответ. В следующем месяце он посетил Берлин и Париж. Одной из главный целей визита стал выбор автомобиля. Лиля дала ему инструкции: «Лучше закрытая, со всеми запасными частями, с двумя запасными колесами, сзади чемодан». Кроме самой машины, Брик заказала игрушку для заднего окошка, часы с заводом, автомобильные перчатки и другие аксессуары для езды. 

Позже Маяковский получил от Лили еще одно письмо насчет покупки: «Про машину не забудь. 1. Предохранители спереди и сзади, 2. Добавочный прожектор сбоку, 3. Электрическую прочищалку для переднего стекла, 4. Фонарик сзади с надписью «стоп», 5. Обязательно стрелки электрические, показывающие, куда поворачивает машина, 6. Теплую попонку, чтобы не замерзала вода. Только чтобы не была похожа на такси. Лучше всего «бьюик» или «рено». Только не «амилкар»!» Известную французскую автомобильную марку Брик забраковала, поскольку именно в такой машине в 1927 году погибла бывшая жена Есенина, танцовщица Айседора Дункан (ее задушил собственный шарф, обмотавшийся вокруг спиц колеса машины).  

В Париже у Маяковского возникли непредвиденные трудности с выбором дорогого подарка: сделка по продаже прав на пьесу режиссеру Рене Клеру сорвалась, и поэт не получил денег, которые рассчитывал потратить на покупку. «Ввиду сего на машины пока только облизываюсь, — писал он Брик. — Смотрел специально автосалон». Однако после нескольких выступлений в Берлине Маяковский все-таки скопил необходимую сумму и почти сразу обнадежил Лилю: «Покупаю «рено». Красавец серой масти: шесть сил, четыре цилиндра, кондуит интерьер. 12 декабря поедет в Москву. Приеду около восьмого. Телеграфируй. Целую, люблю». 

Транспортировка долгожданного «красавца» затянулась до начала 1929 года: таможенники не хотели пропускать машину и обратились за сведениями в Наркомат торговли, где Маяковскому выдали разрешение на ввоз без последующей продажи на территории СССР. В ответ недоброжелателям, обвинявшим его в буржуазных пристрастиях за дорогое приобретение за рубежом, поэт написал стихотворение «Ответ на будущие сплетни» с такими словами: 

Не избежать мне сплетни дрянной, 

Ну что ж, простите, пожалуйста, 

Что я из Парижа привез «Рено», 

А не духи и галстук! 

Брик пришла в восторг от подарка Маяковского. Она сразу же начала заниматься вождением и летом 1929-го получила права, став одной из первых автомобилисток в Советском Союзе. Однажды она угодила в неприятный инцидент: сбила вышедшую на дорогу девочку, которая, к счастью, не пострадала. В качестве компенсации Брик преподнесла пострадавшей теплый пуловер, и суд прекратил рассмотрение дела за примирением сторон. «Я, кажется, была единственной москвичкой за рулем, — вспоминала она. — Кроме меня, управляла машиной только жена французского посла. Мостовые были в ужасающем состоянии, но ездить было легко, так как транспорта было мало». 

«Рено» стала самой крупной и одной из последних покупок Маяковского за границей. Весь 1929 год поэт продолжал разбираться с налоговыми органами: на этот раз его не устроило, что от составившей его официальный годичный доход суммы в 17 800 рублей производственными расходами признали лишь 30%. Оставшиеся 12 460 рублей в соответствии с выводами комиссии облагались налогом.

«Прошу снизить мне размер подоходного налога до суммы, уплаченной в прошлом году, так как при обложении не были полностью приняты во внимание мои производственные расходы», — писал Маяковский в обращении к Мосфинотделу. Однако комиссия осталась непреклонна и дважды, несмотря на рекомендацию вышестоящего Народного комиссариата финансов о более мягком отношении к поэту, отказывалась снижать налогооблагаемую сумму. «Расходы исключены в предельном размере, — написал красными чернилами поперек письма с рекомендацией Наркомфина осенью 1929 года занимавшийся финансовыми спорами с Маяковским помощник заведующего налоговым управлением Степан Журавлев. — Оснований к большему исключению расходов не имеется». 

Еще через несколько дней, 19 октября 1929-го, Мосфинотдел подготовил развернутый ответ на рекомендацию Наркомфина, который завершался резкой и однозначной формулировкой: «Настоящее постановление окончательное и дальнейшему обжалованию не подлежит». В ноябре того же года Маяковский подал свою последнюю декларацию: 21 750 рублей дохода и 11 000 производственных расходов, из которых документами поэт подтвердил только 8894 рубля. 

Очередное разбирательство завершилось лишь в феврале 1930 года. Комиссия признала производственными расходами 6454 рубля, зафиксировав облагаемую налогом сумму в размере 15 300 рублей за 1929 год. В день смерти Маяковского, 14 апреля, участковый инспектор отправил по адресу поэта в Гендриков переулок уведомление, что тот просрочил платеж почти на месяц, а уже через несколько часов по всей столице разнеслась новость о самоубийстве, к которому 36-летнего поэта подтолкнули череда творческих неудач, пренебрежительное отношение СМИ и властей, ощущение заброшенности и проблемы со здоровьем. В предсмертной записке Маяковский обратился и к давним знакомым из Мосфинотдела: «В столе у меня 200 рублей, внесите в налог. Остальное получите с ГИЗ [Государственное издательство СССР]». 

Образ жизни, заработки и траты Маяковского соответствовали масштабу его личности. Он осуждал и высмеивал западный империализм, но никогда не скупился на удобства и роскошь для себя и своих близких. Проявлял склонность к импульсивным поступкам, но кропотливо высчитывал каждый рубль, чтобы не уступить в спорах с чиновниками. Ужины в лучших ресторанах европейских городов, дорогие подарки друзьям, неограниченные траты на удобную и недоступную соотечественникам одежду во Франции и Германии — все эти поступки выдают в Маяковском не тщеславного и не меркантильного человека, а человека, который постоянно пребывал в движении. Путешествия и приобретения означали для него возможность взаимодействовать с внешним миром так, как не удавалось за рабочим столом у себя в комнатке в Москве. 

Для Маяковского это взаимодействие становилось источником вдохновения и жизненной силы. Он неслучайно привязывался к вещам — например, привезенный в подарок из Америки женой художника Давида Бурлюка Марией клетчатый пуловер он полюбил настолько, что заносил едва не до дыр. Когда Маяковский потерял ручку «Паркер», которую сам купил в Штатах, он замучил своего приятеля, художника Алексея Левина, просьбами, чтобы тот вернул ему другой «Паркер», ранее подаренный Левину самим Маяковским. Раздраженный Левин наконец ответил, что отдаст подарок, если поэт прилюдно встанет на колени и попросит его об этом. Такое условие не показалось Маяковскому унизительным — на одном из выступлений он проделал все, о чем попросил Левин, и получил заветную писчую принадлежность. 

В опубликованном в 1926 году очерке о пребывании в Мексике и США, где он выступал с лекциями, «Мое открытие Америки» поэт объяснял, что ему «необходимо ездить», поскольку «обра