Почему Замятина звали «англичанином»?
Если в России говорят: «Ехать в Тулу со своим самоваром», то в Англии: «Ехать в Ньюкасл со своим углем». Сейчас уже мало что напоминает о богатом промышленном прошлом Ньюкасла, но в начале XX века город на севере Туманного Альбиона буквально задыхался. Густой и едкий дым множества фабрик, угольная пыль в воздухе, печальные и однообразные рабочие кварталы представали перед взглядом путников, из любопытства или по делу приехавших на эту никогда не спящую фабрику, ставшую и жилищем для своих рабочих.
Таким Ньюкасл в 1916 году впервые увидел прибывший из Петрограда молодой человек. Его звали Евгений Иванович Замятин. Он был одет по последней моде, выглядел на тридцать с небольшим и прибыл в центр английской, если не европейской, промышленности по важному делу. Молодому инженеру как представителю заказчика необходимо было наблюдать за строительством ледокола «Святой Александр Невский».
Двадцатый век богат на причудливые превращения. Пройдет всего несколько лет, и ледокол «Святой Александр Невский» будет называться «Ленин», а блестящий молодой инженер станет одним из выдающихся русских писателей.
Первые литературные успехи сопутствовали Замятину ещё до отъезда в заграничную командировку. Так, например, М. Горький в письме к Е.П. Пешковой упоминал дебютную повесть молодого прозаика: «Прочитай “Уездное” Замятина, получишь удовольствие». Однако смена обстановки подарила писателю дополнительный материал для творчества. В Англии Замятин работает над повестями «Островитяне» и «Ловец человеков» – в этих работах он не отказывает себе в иронии по отношению к англичанам и их быту, далекому и странному для русского человека.
В одном из писем к своей невесте Л.Н. Усовой Замятин так описывал первые, не самые приятные впечатления от знакомства с городом, где пробыл большую часть своей «английской» жизни:
Но сам Нью-Кастль – какой противный. Все улицы, все жилые дома – одинаковые, понимаете – совершенно одинаковые, как амбары хлебные в Питере возле Александро-Невской лавры. Когда мы ехали мимо, я спросил: Это у вас что за склады? – Это жилые дома…
И хотя сначала Англия вызвала отвращение в душе Замятина, родившегося в Лебедяни, сонной тамбовской глуши, где, по словам самого писателя, кроме «малинников и лопухов», ничего не было, – образ утонченного и педантичного денди, большого знатока английской литературы, остался с ним навсегда.
Живописец Юрий Анненков, близкий друг Замятина, вспоминал: приятель никогда не расставался с близкими сердцу авторами:
Счастливый месяц летнего отдыха я провёл с ним в 1921 году, в глухой деревушке, на берегу Шексны… Впрочем, мы много работали, сидя в кустах или лежа в траве: Замятин — со школьными тетрадями, я — с рисовальным альбомом. Замятин “подчищал”, как он говорил, свой роман “Мы” и готовил переводы то ли — Уэллса, то ли — Теккерея.
После возвращения в Россию в 1917 году Евгений Замятин становится заметным прозаиком и публицистом. Он близок с Горьким и даже берет на себя руководство классом художественной прозы в Петроградском Доме искусств – именно там сформировалась группа «Серапионовы братья», члены которой (М. Зощенко, В. Каверин, В. Иванов, К.Федин) потом займут достойное место в учебниках по истории русской литературы.
В 1920 году Замятин дописывает произведение, которое теперь первым приходит на ум при упоминании его имени. В антиутопии «Мы» писатель создает образ страшного будущего, в котором на смену искренним чувствам и природе приходят машинный расчет и математическая строгость. Зная, какой страшной и неправильной показалась Замятину жизнь английских городов, становится понятно, откуда во многом черпал вдохновение автор. Но опубликовать роман в Советском Союзе также не представлялось возможным: слишком очевидно он критиковал всякую попытку построения утопии.
С 1921 года роман кочевал по европейским издательствам. И вновь судьба подтвердила: прав был тот, кто полусерьезно назвал Замятина «англичанином»: «Мы» впервые издается в Нью-Йорке на английском языке.
Во второй половине 20-х годов Замятин работает над романом об Атилле «Бич Божий», пишет рассказы и публицистику. Но в молодой советской стране все чаще звучит острая критика творческого стиля Замятина, которая со временем превращается в оголтелую травлю. В связи с этими событиями К. Федин писал в своем дневнике:
Стиль эпохи! Сейчас нужны люди вроде «историка литературы» Евгеньева-Максимова, который в Правлении Союза писателей открыто признался, что ему «приходится писать о романе Замятина «Мы», между тем до сего времени он не имел возможности прочитать этого романа».
В 1931 году Замятин навсегда покидает Россию. Как и многие вынужденные эмигранты, он обосновывается в Париже. Там Замятин продолжает писать статьи о русской литературе и работает над сценарием экранизации трагедии М. Горького «На дне». Но все равно тоска становится постоянной спутницей писателя: то ли тоска изгнанника, то ли тоска, известная англичанину во французской столице…
Евгений Замятин умер 10 марта 1937 года. Он похоронен на парижском кладбище округа Тье.
Но творческое наследие Замятина не умерло: им вдохновлялись в том числе Хаксли и Оруэлл, авторы романов «О дивный новый мир» и «1984». Человечество, следуя по пути прогресса, по выражению Оруэлла из рецензии на роман «Мы», «выпускает из бутылки Джинна» – и Замятин был одним из первых, кто ужаснулся возможным последствиям.
