Павел Подкосов: «Чем сложнее путь, тем интереснее его проходить»
Павел Подкосов – создатель, руководитель и главный редактор одного из лучших издательств нон-фикшн-литературы в России. Это издательство, по сути, сформировало рынок научно-популярной книги в нашей стране. За 14 лет выпущено больше 600 наименований общим тиражом 6 миллионов. Но главное даже не цифры. Главное – люди и критерии отбора книг.
«Альпина нон-фикшн», входящая в издательскую группу «Альпина», – команда единомышленников, болеющая за общее дело, выпускающая качественные книги и получающая драйв от своей работы. Здесь вполне могут пожертвовать потенциальным бестселлером, если увидят угрозу для своей репутации. «Альпина нон-фикшн» играет вдолгую, тщательно создает свой образ и комьюнити вокруг книг.
Рубрику ведет Светлана Зорина, главный редактор журнала «Книжная индустрия».
«Мне всегда интересно, что происходит на краю»
– Павел, расскажите, пожалуйста, о вашем детстве, что особенно повлияло на формирование вашего внутреннего мира, характера?
– Я родился в Москве, жил в Свиблове. В школу пошел уже в районе Савеловского вокзала. Собственно, там прошла вся юность. Меня сформировали многие вещи, но в детстве можно выделить два увлечения: индейцы и книжки. У меня была огромная коллекция пластмассовых солдатиков и индейцев. Как сейчас дети играют в ферму, что-то выращивают и строят, я играл в индейскую ферму из фигурок, бизонов, сооружений. Читать начал рано, быстро перешел от детской литературы к подростковой, то, что сейчас мы называем young adult. Тогда это были Рафаэль Сабатини, Даниель Дефо, Майн Рид, Виктор Гюго и так далее. Я читал с фонариком под одеялом, когда родители выключали свет, часто читал почти до утра. Просыпался и снова читал. Классический bookworm.
Важный момент: отец с детства нам с братом читал много исторических текстов: Тита Ливия, Гомера, Марка Аврелия. Каждый вечер перед сном читал большую главу. Даже Монтеня помню! Это все повлияло на дальнейший выбор профессии и гуманитарного пути.
Где-то в 7-м классе я начал ходить в школу юного экономиста при МГУ, но уже в 8-м переориентировался на школу юного философа.
Район вокруг Савеловского вокзала был довольно консервативным, там жили простые рабочие парни с правдинских предприятий, автобаз, типографий. Я рано понял, что мне не очень интересна агрессивная дворовая культура, я слушал тяжелый рок, носил длинные волосы, писал на стенах HMR (heavy metal rock). Я выглядел иначе большинства сверстников, но меня не особенно трогали, потому что свой, странный, но свой. Хотя всякое бывало, конечно.
– А что слушали из рока?
– Я начал с тяжелых групп типа Kreator, Helloween, Slayer, то есть спид- и треш-металл. У меня не было переходного периода условно от Pink Floyd и The Doors к тяжелому металлу. Когда стал постарше, в 9-м классе, я, наоборот, начал слушать более классический рок – тех же The Beatles и The Doors. В конце школы я увлекся панк-роком, регги, ска. Мне всегда нравилось что-то новое. Появился брейк, и, хотя я был на тот момент металлистом, завязал волосы в хвост и пошел заниматься в студию брейк-данса. Nirvana? Оˊкей, послушаем. Тупак? Тоже неплохо.
У меня в голове как-то совмещались абсолютно разные культуры и субкультуры. Все новое, непонятное, пока оно не становилось массовым, меня интересовало. Так же я начал смотреть артхаусное кино, причем совершенно разное – от французской новой волны, Годара и Трюффо до Бергмана, Пазолини, Гринуэя. На первых курсах я проводил очень много времени в Музее кино на Краснопресненской. Это было потрясающее место, сохранившее наследие кинематографа 1960-х годов, особенно новой волны – французского черно-белого. Я был падок на новое, но как только оно становилось общепринятым, мне это как-то надоедало. Я пробовал многое в разных сферах: в музыке, культуре, ходил на странные концерты в сквотах и перформансы художника Александра Петлюры.
– Вы играли на каком-нибудь инструменте?
– Это был крошечный эпизод. Совсем недолго я поучился в студии на ударника. Мы с моими друзьями создали группу, отыграли всего несколько концертов для себя и друзей. Ударная установка мне нравилась, нравилось какие-то ритмы рождать, управлять звуком, это было здорово.
– Вас всегда интересовало творчество во многих его проявлениях: через слово, музыку, живопись…
– Да, я пытался многое попробовать, найти близкое, отзывающееся. Наверное, из этих кусочков постепенно складывался какой-то пазл. Возможно, окончательно он сложился, когда я открыл для себя современных писателей того времени: Эдуарда Лимонова, Юрия Мамлеева. Еще у меня был серьезный период увлечения латиноамериканскими писателями: Кортасаром, Льосой, Борхесом, Маркесом. Важное влияние оказала панк-поэзия, песни Егора Летова, Янки. Когда они приезжали в Москву, я ходил на все концерты. Петр Мамонов – это особая любовь.
Я интересовался крайними течениями, направлениями в кино, литературе, музыке. Мне всегда было интересно, что происходит на краю. Там рождались новые смыслы, новые идеи, новые слова, новая музыка, новые образы. Это было самое интересное. Я ходил по этим краешкам, собирал только-только проклюнувшиеся «ягоды», и они мне были интереснее, чем жирная «клубника» в середине.
– Почему вы выбрали исторический факультет Московского педагогического государственного университета им. Ленина?
– Я собирался на философский факультет в МГУ, потому что философия была мне интересна и близка. Когда я пришел на первое занятие к репетитору, мы долго говорили, и он сказал: «Действительно, вам надо идти на философский: вы мыслите образами. Это путь философа». Год мы с ним занимались.
Митио Каку в Москве, 2014 год
– Кстати, мы с вами поступали в один год: я тоже в 1990-м поступала в МГУ на истфак, а вы на философский. И я не поступила в тот год, а на следующий пошла в РГГУ.
– Я тоже не поступил, срезался на английском: вместо зачета в последний момент поставили экзамен, и я его провалил. Экзамены в МГУ проходили немного раньше, чем в остальных вузах, я успел передать документы на истфак в МПГУ. Там были абсолютно те же экзамены, но обычный зачет по английскому языку. В общем, я поступил на истфак. История была моей третьей любовью после литературы и философии еще в школе.
Сначала думал, что МПГУ – это какая-то временная история, что через месяц-два переведусь в МГУ на философский. Но появились новые друзья, первая любовь – все это затянуло. Тогда в МПГУ были прекрасные преподаватели (и по той же философии, кстати). Я понял, что переход мне совершенно не обязателен, тем более что появилась дружба, чувства…
Я остался в МПГУ, а где-то на втором курсе начал работать курьером. К тому времени фильм Карена Шахназарова уже вышел, поэтому в выборе этого места была доля романтики, но первичными были деньги. Наша семья никогда не жила богато, я помню, родители занимали до получки, сыр по праздникам… Как у многих тогда. Курьерам тогда платили довольно много, тем более что я устроился сразу в две газеты. Работы я бы не сказал, что было очень много. По сути, первая работа была уже с печатным словом, правда, в переносном смысле: я носил газеты туда-сюда.
– Можно было в промежутках и почитать.
– Да, и почитать, и поучиться времени хватало. Примерно на четвертом курсе я уже начал работать серьезно, это был издательский дом «Центр+», наверняка вы помните такую рекламную газету. Я начинал с самых низов, работал рекламным агентом только за процент: сколько соберешь рекламы, столько и получишь. За несколько лет прошел все карьерные ступеньки в «Центр+» и стал директором по рекламе глянцевого журнала «Вояж», очень популярного тогда. Потом я работал еще в одном трэвел-журнале «Путь и водитель», а дальше уже была «Альпина».
– Павел, а еще же был психологический факультет?
– Да, был психологический факультет. Он как раз появился, когда я начал заниматься рекламой. Я решил, что мне нужно больше понимать, как человек устроен, как реагирует на рекламные объявления, как человек воспринимает цвет, образ, УТП… Ты же не просто продаешь рекламу, ты вместе с клиентом думаешь, как она должна выглядеть, как должна быть внедрена в издание, чтобы это не было нарочито, чтобы это не было слишком в лоб. Я специализировался на психологии восприятия. Второе высшее (психология в МПГУ) дало мне общее понимание психологических школ, направлений, получилась хорошая гуманитарная добавка к истфаку.
Fashion Books и начало «Альпины нон-фикшн»
– В 2005 году вас пригласили заниматься рекламой в новом направлении Fashion Books. Это была уже «Альпина»?
– Да, Fashion Books – это была «Альпина». В 2004 году, когда Independent Media вошел в состав акционеров «Альпины», 50 % стало принадлежать Independent Media, 50 % – «Альпине». Как раз тогда возникла идея Fashion Books, потому что Independent Media – это Cosmopolitan, «Домашний очаг», Esquire, много суперпопулярных глянцевых изданий, у которых был качественный контент. Его можно было обрабатывать, формировать и делать книги. Кроме этого, появлялись и свои авторы, Александр Васильев например. Конечно, это был продукт для женской аудитории. У меня был достаточно серьезный рекламный опыт, масса знакомств в рекламном мире, отличные контакты со всеми крупнейшими рекламодателями и мировыми рекламными агентствами. Изначально меня приглашали директором по рекламе этого нового направления, книги явно были рекламоемкими. Но после нескольких встреч с учредителями (Алексеем Ильиным, Ильей Долгопольским, Александром Лиманским) мне предложили заниматься не только рекламой, но и руководить всеми процессами, и я стал издателем Fashion Books. Это новое направление было вполне успешным. Очень многие книги Fashion Books окупались еще до выхода из печати: реклама покрывала все расходы.
– И все же вам наскучила эта тематика?
– Не то чтобы наскучила… Для меня это был бесценный опыт, потому что я занимался книгами, коллеги из «Альпины» мне очень помогали погружаться во все издательские процессы. Просто в какой-то момент на западных книжных ярмарках (Франкфурт, Лондон), куда мы ездили с Алексеем Ильиным, главным редактором «Альпины Паблишер» Сергеем Турко, другими коллегами, мы увидели новый тренд. Там стало очевидно, что в гору идет совершенно другая литература: именно то, что мы называли нон-фикшн и особенно научпоп, который мне был близок. Огромное количество людей на Западе было увлечено сложными книжками по физике, химии, философии, астрономии, критическому мышлению и так далее. В России этого почти не было: издательства точечно выпускали западные бестселлеры или крайне редко российских авторов. Еще был довольно большой пласт научной литературы, но это совсем другие и история, и аудитория. Мы с учредителями решили, что хотим этим заниматься, и в 2008 году в «Альпине» создали новую компанию со специализацией на нон-фикшн-литературе, как мы ее понимали. Четвертого июня я зарегистрировал ее в 46-й налоговой инспекции…
– Так в 2008 году родилось издательство «Альпина нон-фикшн».
– Кстати, тогда «нон-фикшн» для России было новым словом. Очень многие говорили и писали гневные письма: «Почему так? Что, вы не можете назвать «Альпина нехудожественная литература»?» Довольно долго пришлось объяснять людям, что мы имеем в виду и почему это не просто нехудожественная литература.
– «Нон-фикшн» – более емкое понятие. То, что вы делаете, это больше научпоп?
– Да, верно, но мы к этому не сразу пришли. Первая книжка, вышедшая в «Альпина нон-фикшн», – «Дети гламурного края» Эдуарда Лимонова. Это сборник эссе о путешествиях, жизни, такой классический нон-фикшн, публицистика. Вторая книга – «История бога» Карена Армстронга, это уже религиоведческий труд, гуманитарный научпоп.
Книги у нас выходили очень разные. Философия издательства формировалась постепенно. Я помню прекрасного Джереми Кларксона из Top Gear, который вел своим рычащим голосом программу про автомобили, его знали, шоу было популярно в России. Он оказался хорошим писателем, с потрясающим юмором, своим стилем. На какое-то время он стал одним из наших любимчиков. Постепенно мы как-то «выходили из воды», капли с нас падали, мы превращались в то, что есть сейчас. Одна из наших первых и самых успешных книг классического научпопа – «Физика невозможного» Митио Каку. В 2008 году мы начали работу над ней, а в начале 2009-го она вышла.
– Вы открыли Митио Каку для российского читателя?
– Да, мы открыли этого автора. «Физика невозможного» – точка отсчета, с нее, по сути, мы выбрали направление научно-популярной литературы. Конечно, у нас есть и то, что называют general non-fiction, и целая линейка книг по сценарному и писательскому мастерству, но основное в нашем портфеле – научпоп. Мы себя идентифицируем как научно-популярное издательство.
– С 2008 года вы существуете как отдельное юрлицо, издательство «Альпина нон-фикшн». Насколько вы автономны от «Альпины», как взаимодействуете внутри издательской группы?
– Уровень автономии – это не застывшая структура. Мы все меняемся с новыми вызовами и задачами. Наверное, с эпидемией коронавируса мы стали ближе друг к другу, в тяжелые времена легче вместе. Плюс действительно мы понимаем, что какие-то функции дублируются в разных издательствах, и это экономически не очень целесообразно. Глобальные задачи издательской группы нужно решать сообща.
– «Альпина Паблишер» тоже выпускает нон-фикшн.
– Да, там тоже есть нон-фикшн, но редакционная политика – абсолютная прерогатива каждого издательства. У нас свой редакционный совет, который коллегиально принимает решения.
О принципах отбора книг
– Как работает ваш редакционный совет? По такому же принципу, как у Сергея Турко в «Альпине Паблишер»?
– У Сергея Турко книги выбираются голосованием, у нас нет. Я с самого начала был против голосования, в таких тонких вопросах лучше достигать консенсуса. Например, три человека проголосовали против книги, четыре – за. Что это? Как-то слишком механически. Мне всегда казалось, что надежнее принять решение вместе. Всегда есть те, кто за и против. В рамках редсовета коллеги должны уметь договариваться. Привести убедительные аргументы или контраргументы. У нас так и получается, конфликтных ситуаций практически не возникает.
– Кто участвует в редакционном совете?
– Совещания состоят из двух блоков. В первой части мы обсуждаем обложки и названия книг. В ней участвует широкий круг сотрудников, включая менеджеров проектов, которые проживают с книгой практически весь путь от получения текста до выхода из типографии. Во второй части, более узким составом, мы анализируем конкретные книжки: будем покупать права или нет. Во второй части редакционного совета участвуют штатные литературные редакторы, приглашенные эксперты, маркетинг и Алексей Ильин, представляющий холдинг. Редсовет проходит по понедельникам. Обычно управляемся часа за 2–3. За неделю на общий адрес высылается рукопись, то есть у участников есть несколько дней почитать и подумать. На редсовете принимается коллегиальное решение. Приводятся аргументы за и против, обсуждаются плюсы и минусы текста, его научность. В итоге вырабатывается какое-то общее мнение по книге.
Важный момент. У нас в редсовете есть журналисты, историки, химики, физики, филологи, психологи, экономисты по образованию. Но при этом бывает, что наших компетенций не хватает. Нам понравилась, скажем, книжка про квантовую физику, она прекрасно написана, авторитетный автор, вроде бы все хорошо, но есть какие-то сомнения, особенно по поводу новых, довольно свежих идей. Бывает так, что автор выдает какую-то гипотезу за уже состоявшийся научный консенсус, а до того, чтобы ее признало научное сообщество, еще очень-очень далеко. Тогда мы обращаемся к внешним экспертам. В научных издательствах (в той же «Науке») так было всегда: рецензент, эксперт в определенной научной сфере, пишет рецензию на книгу, высказывает свои аргументы, издавать текст или нет. Так мы делаем довольно часто, понимая, что лучше не рисковать, потому что дорожим своей репутацией. А вдруг после перевода и литературного редактирования научный редактор скажет нам: здесь что-то не так, зачем мы вообще ее купили? У такой ошибки высокая цена.
Борис Есенькин, Сюзанна Мкртычева, Полина Кривых, Дмитрий Зимин, Павел Подкосов, Александр Грегорович. Церемония вручения премии «Просветитель», 2019 год
– Павел, как строится планирование, на сколько месяцев вперед, как формируется издательский план?
– План мы принимаем раз в год. В первый год, по-моему, у нас было 12 книг, во второй – 18 книг, а сейчас мы выпускаем 70–75 новых книг в год (включая прозу). Необходимые допечатки ставятся в план в полуавтоматическом режиме, наша система отслеживает, через сколько месяцев книжка закончится, аналитик предлагает допечатку, иногда мы корректируем тираж и ставим в план допечаток. Кстати, стоит вернуться к вопросу о взаимодействии с большой «Альпиной».
– Да, это интересно, почему вы сейчас стали ближе?
– Мы понимаем, что дублировать одни и те же службы неправильно. В принципе, мы делили какие-то ресурсы и раньше. У нас общий отдел продаж, производства, склад, правовой отдел, юридическая служба, есть общий маркетинг группы, финансовый директор, HR. Скрепки у нас тоже общие. Свой у нас маркетинг, бухгалтерия, редакционный совет, редакторы, корректоры, верстальщики и, конечно, менеджеры проектов. В общем, это успешно работающая схема, где разные издательства имеют свою, отличную друг от друга редакционную политику и некоторую разницу в бизнес-моделях, пусть расцветают все цветы. Ну и конечно, мы все дружим.
Мы как-то с учредителями обсуждали, куда движемся. И решили, что надо двигаться не в сторону условного Советского Союза с его жесткой вертикальной иерархией и единым планированием, а в сторону Швейцарской федерации, автономных немецких земель. То есть максимум автономии при общих целях, бизнес-задачах и службах, которые это позволяют делать.
Тренды в нон-фикшн
– Самый пик интереса к естественным наукам – это 2015–2016 годы. Все главные темы физики, астрономии, математики уже более-менее сносно освещены. Какие тренды, какие темы популярны сейчас в нон-фикшн?
– Интерес к каким-то темам в научпопе тесно связан с развитием самой науки. Практически во всех областях научного знания происходит масса всего интересного. Но идеальная научно-популярная книга – это не сенсация сегодняшнего момента, не гипотеза и авторская концепция, скорее, это те проблемы и открытия, по которым уже есть научный консенсус. То, что уже в целом принято научным сообществом. Мы видим, что какие-то темы сначала выстреливают, но потом происходит довольно быстрое заполнение ниши и читатель устает от обилия на полке десятков книг о черных дырах. При этом, если о черных дырах напишет известный и хорошо пишущий ученый, книга будет продаваться. Сейчас в научпопе важна не просто тема, а фигура автора и умение писать увлекательно и понятно. Так что по-настоящему хорошие книги по физике, математике, астрономии будут продаваться, хотя сейчас действительно есть тенденция к снижению читательского интереса к этим темам.
Мы сейчас обращаем больше внимания на биологию в разных ее аспектах, историю, философию, какую-то серьезную, не селф-хэлп, психологию. Человек хочет понять, кто он, кто эти люди вокруг, как они воспринимают действительность, как он отличается от них. Мозг – это тема, которая, по-моему, неисчерпаема, на рынке существует невероятное количество книг про мозг. И все равно хорошие книги интересуют читателя. Например, книжка Вячеслава Дубынина «Мозг и его потребности» у нас очень быстро стала бестселлером, хотя это очередная книга на ту же тему. Если автор к теме, много раз рассказанной, приходит по-другому, при этом хорошо пишет и умеет доходчиво объяснять сложные вещи, то даже на фоне большого количества книг издание может выстрелить. Сейчас на рынке переизбыток естественно-научных книг, но при этом, даже когда на полке есть 20 книг о темной материи, а Сергей Попов возьмется и напишет прекрасную книгу о предмете, то она будет отлично продаваться, потому что он знает тему, у него хороший слог, а мы сможем хорошо сделать эту книгу.
Сейчас книг по каждой теме научпопа очень много, поэтому читатель уже не просто ищет книгу про черные дыры, он смотрит на автора, смотрит, как написана книга, кем она издана, есть ли научный редактор, какие отзывы. Даже как физически сделана книга: какая бумага, переплет, есть ли ляссе. Читатель стал более требовательным и искушенным, и это хорошо. Он вырос вне зависимости от возраста, и мы выросли вместе со своим читателем. Это, конечно, предъявляет высокие требования ко всему рынку, все мы начинаем делать книги лучше.
– Сегодня около 60 % книг в «Альпине нон-фикшн» – это переводные издания? Почему у нас так мало российских авторов в сегменте научно-популярной литературы? Как возрождать российский научпоп?
– Возрождать его будет очень сложно. В свое время в создании рынка, в популяризации науки огромную роль сыграл фонд «Династия», Дмитрий Борисович Зимин сделал огромное дело. Это и стипендии талантливым школьникам и студентам, открытие научных музеев, научные фестивали, выставки, премия «Просветитель», ставшая для многих мотиватором к написанию книг.
Мы знаем, что «Династии» больше не существует. Какие-то фонды остались, например, «Траектория». Они занимаются теми же благородными делами, ведут летнюю и зимнюю астрофизическую школу, поддерживают книжки, наши в том числе. Понятно, что это не те ресурсы, которые были у «Династии», это точечная поддержка. Никакой работы, которую делал Дмитрий Борисович по пересборке школы популяризаторов, не ведется. То есть, по сути, он пытался воссоздать то, что рухнуло в 1990-е, пытался собрать современную модель популяризации, прекрасно работающую во многих странах мира. Это стало главным в деятельности фонда «Династия», катализатором развития не только научпопа, но и вообще всей научно-популярной среды.
На Западе государство или университеты, иногда даже крупные издательства могут себе позволить выделить ученому грант. Ученый полгода-год спокойно может заниматься книгой. У нас государство об этом не думает. Университеты… Возможно, у них просто нет средств на это либо есть свои небольшие издательства (что хорошо, конечно), а у издательств точно нет на это бюджетов, потому что это обрушит всю издательскую экономику сразу. То есть это действительно должны делать какие-то крупные институции. Государственные, коммерческие, некоммерческие – не так важно.
Государство, университеты, библиотеки должны понимать, что без грантов российских научно-популярных книг не будет. Нужны глобальные решения по поддержке науки и ученых. Иначе это будет работа выходного дня, по сути, как сейчас и происходит. Именно поэтому книжки годами пишутся, и их так мало.
Когда начиналась «Альпина нон-фикшн», я ходил на лекции, на книжные фестивали, слушал, сам подходил к ученым, говорил: «Здравствуйте, Василий. Слушал вашу лекцию, мне показалось, что у вас получится замечательная и востребованная книга. Что вы об этом думаете?» С тех времен еще многие книги не написаны, нет ни времени, ни мотивации.
– То есть в ближайшее время не стоит ждать всплеска отечественного научпопа?
– Нам бы сейчас поддержать хотя бы тот уровень, который есть. Он уже неплохой. Взрывного роста, конечно, не будет без серьезной поддержки.
Наша задача – продолжать искать новых авторов, подталкивать тех, кто уже написал что-то и пишет новое. Мы стараемся сделать так, чтобы авторам было комфортно в издательстве, чтобы дело наше не закончилось одной книжкой, а после нее были и другие. Ситуация с российскими авторами довольно сложная, быстро она не изменится, но мы, со своей стороны, пытаемся создать какие-то максимально удобные условия для них. Действительно помогает премия «Просветитель», пока она есть и, надеюсь, будет еще долго. Может быть, какие-то еще премии возникнут, что было бы здорово.
– Вы строите издательские планы на год вперед. Не кажется ли вам, с учетом нынешних реалий, такой горизонт планирования слишком длинным?
– Да, наверное, некоторые темы перестали быть актуальными. Мы анализируем изменения читательского спроса и пытаемся ему соответствовать. Но по тем договорам, что уже заключены, мы, разумеется, будем выполнять все обязательства.
Почему вдруг «Альпина. Проза»?
– Под вашим руководством в конце 2020 года «Альпина нон-фикшн» открыла новое направление «Альпина. Проза». Почему вдруг проза?
– Несколько лет назад у нас были первые попытки. Мы выпустили несколько книг Сергея Шаргунова, «Чувство вины» Александра Снегирева, Алекса Дубаса, несколько странных нуарных английских романов. Мы пробовали и пробуем разные направления, если они соответствуют нашему внутреннему я. Например, мы точно никогда не будем издавать гороскопы, карты Таро или
