О возможности выбора в главном романе Энтони Бёрджесса "Заводной Апельсин"
Эта попытка навлечь на человека, существо естественное и склонное
к доброте, всем существом своим тянущееся к устам Господа, попытка навлечь на него законы и установления, свойственные лишь миру механизмов, и заставляет меня взяться за перо, единственное мое оружие..."
Э. Бёрджесс "Заводной апельсин"
Вы не знаете, кто такой Джон Уилсон? А Джозеф Келл? Энтони Пауэлл? Не удивляйтесь. К концу жизни и сам Уилсон уже
не очень хорошо помнил все свои имена, отзываясь на Джона, Тони, Антонио, Джо и даже Джека. Но первое воспоминание о детстве осталось с ним до конца. Это было в 1919 году. В комнате на большой кровати лежали мертвые мать и сестра, а он стонал в своей детской кроватке. Такую картину застал отец, которого отпустили из казармы узнать, как дела дома. Живой Уилсон свою мать не запомнил, знал только, что она играла на фортепиано в кинотеатрах. Первая пандемия «испанки» - гриппа - оставила сиротой писателя, которого вы точно знаете - Энтони Бёрджесса.
Перед тем как читать дальше - послушайте написанную им музыку, посвященную Манчестеру, о котором он сам говорил так: «Это старые добрые трущобы рабочего города с плохой канализацией. Страшная нищета… Как мы с этим мирились и почему люди до сих пор продолжают с этим мириться? Хорошо было бы, конечно, попасть после смерти на небо, потому что Манчестер был адом. Погода здесь была тоже адская, работа - ад, ее отсутствие - тоже ад. Надо было прожить жизнь как можно скорее. Нужно было поскорее проскочить через этот кошмар». Но всем ли это по силам?
С книгами и задрызганным зонтом под мышкой он вышел из публичной biblio на углу, куда в те времена нормальные люди редко захаживали.
В 1937 году Джон Уилсон провалил экзамены в консерваторию и поступил в Манчестерский Университет, где изучал английскую литературу и фонетику. Его любимыми книгами были и художественные произведения - «Дон Кихот», все романы Джойса, которому он потом посвятит пять собственных книг. Но еще у него развилась тяга к словарям - читая незнакомые слова на чужих языках, он произносил их вслух, читая как музыку, они казались ему чем-то вроде нот. Друзей он не завел. Студенты носились с левыми и правыми идеями - а Джон только что пережил куда более сложную метаморфозу - он совершенно разочаровался в католической вере. Менять одну догму на другую - нет, против этого восставало все его существо… Он женился на Луелле (Линн) Ишервуд Джонс, которая была склонна к чрезмерным проявлениям сексуальности, изменяла мужу сама, от него верности тоже не требовала. Странная это была любовь - без жалости.
Но нас, patsanov, было четверо, а у нас ведь как - либо одна на всех, либо по одной каждому.
Вторая мировая война прошла словно мимо Джона Уилсона. Он был учителем в школе, каждый вечер проводя в пивной, несколько раз просил отправить его добровольцем в армию - но попал сначала в госпиталь в качестве санитара, затем в оркестр, потом направлен учителем в Гибралтар… «Я не покрыл себя славой на войне, слишком много времени было потеряно и я ничему не научился», - писал он позднее. А дома случилась трагедия - несколько пьяных американских солдат-дезертиров вломились в его дом, ограбили и изнасиловали его жену, которая в результате потеряла ребенка. Так и не оправившись после этого, Линн стала спиваться.
Весь вопрос в том, действительно ли с помощью лечения можно сделать человека добрым. Добро исходит изнутри…
Джон Уилсон с горя тоже запил, и как-то приняв изрядное количество алкоголя, написал прошение отправить его на госслужбу подальше в колонии. И надо же - прошение удовлетворили, и он оказался вместе с женой в Малайзии. В 1954 году он был преподавателем в педагогическом колледже в малайском городке Кота Бару, а в 1958 году — в Брунее. Он владел русским, немецким, испанским, итальянским, валлийским, японским - очевидно, именно знание языков и стало решающим при направлении его на Восток. К этому времени Уилсон уже начал писать - но как госслужащий не имел права заниматься художественной литературой, - публиковаться пришлось под псевдонимами, которые придумывала жена. Другие преподаватели с ними не сближались - за Уилсонами водились скандальные истории. Жена устроила пьяный дебош на приеме в честь прибывшего в колонии принца Филиппа…
Однажды на лекции Джон упал без сознания. Врачи пришли к выводу, что у него неоперабельная опухоль мозга. Жена пыталась скрывать страшный диагноз - но не смогла. Им пришлось вернуться в Англию, в Лондон.
Добро надо избрать. Лишившись возможности выбора, человек перестает быть человеком.
И вот тогда Джон Уилсон начал писать с утра до ночи - «Я чувствовал свою ответственность перед своей будущей вдовой - я не мог мало зарабатывать!» - говорил позднее он сам. Но будущее от людей скрыто. Две тысячи слов перед завтраком. Шесть романов за один год! Начало тетралогии о поэте Эндерби, «Враг под покрывалом», «Восточное ложе»… Однако, врачи ошиблись. Уилсон выздоровел. Умерла Линн…
Фу, до чего глупое название. Слыханное дело - заводной апельсин?
В 1962 году, измученный невозможностью остановить пьянство жены, под псевдонимом Энтони Бёрджесс (второе имя и девичья фамилия матери) он пишет главный роман своей жизни - «Заводной апельсин». В одном из интервью он сказал: «Эта чёртова книга — труд, насквозь пропитанный болью…». Само название означает на сленге кокни лишенную любого смысла и значения вещь. Orang на малайском наречии значит - «человек». Что же писатель имел в виду?
…я увидел, что надо делать, - собственно, то, что я и собирался, еще тогда, в публичной biblio.
В 1961 году Бёрджесс - вечный путешественник - побывал в России, где tusovalsja с местной молодежью. Специально для романа он создал особый язык - nadset, от русского «…надцать» - язык подростков. Свободный от национальных или политических пристрастий, он подверг безжалостному анализу зло как таковое. «Надсет» понадобился ему не в качестве литературного кунштюка - это язык-предупреждение: независимо от страны, времени, национальности, общественного строя человек с малых лет несет зло в себе. Алекс со своими droogs - друзьями, избивает starykh kashek - старикашек, насилует жену писателя, из сострадания пустившего в дом якобы попавших в автокатастрофу юных мерзавцев, убивает одинокую старуху. Пройдя по кругам этого ада вместе со своим героем на бумаге, Бёрджесс делает страшные выводы: tsep, britva, «Людвиг Ван» - для лишенного нравственности chelo veka это инструменты… творчества. Оказывается, зло тоже может быть творчеством, с чудовищным результатом. И никакие догмы к нравственному выбору привести не в силах…
Я заткнул ushi пальцами, но тромбоны с литаврами все равно прорывались. Снова я kritshal, просил выключить, молотил в стенку, но толку от этого не было ни на grosh.
Без всякой жалости выводит Бёрджесс в романе и самого себя. Когда вдовец изнасилованной и убитой женщины обнаруживает на пороге своего дома Алекса, прошедшего курс «лечения от жестокости» - а по сути превращенного «докторами» в неспособного к самозащите кастрата, - он узнает его. Выясняет, что вместе с неприятием насилия ему привили ужас к музыке Бетховена, и целую ночь заставляет слушать «Оду к радости». Контраст этой музыки и мотивации обоих героев - одна из самых сильных и вместе с тем страшных сцен в мировой литературе.
Не отрицая необходимости ответственности, Бёрджесс предупреждает в предисловии к роману, как важно «превосходство даже употребленного во зло морального выбора над насаждаемой государством безальтернативностью, необходимость приятия опасностей свободы». В финале романа Алекс пытается искать не оправдания себе - а выход из предначертанной ему судьбой колеи: «Сын, сын, мой сын. У меня будет сын, и я объясню ему все это, когда он подрастет и сможет понять меня. Однако только лишь подумав это, я уже знал: никогда он не поймет, да и не захочет он ничего понимать, а делать будет все те же vestshi, которые и я делал»… Неужели выхода нет?
- Ничего себе, obaldennyje, vidatt, вы мне фильмы показывать собираетесь, если так настаиваете, чтобы я смотрел их. - На что один из санитаров с улыбкой ответил:
- Obaldennyje? Что ж, ты, брат, прав. Увидишь - обалдеешь, это точно!
«Заводной апельсин» из-за трудности языка продавался неважно. Но в 1971 году великий Стенли Кубрик снимает по роману фильм (экранизация принесла Бёрджессу всего 500 долларов). Фильм получает 4 номинации на премию «Оскар», включая за лучший фильм года, всего 5 наград и 16 номинаций, практически сразу критики называют его классикой. Но Кубрик делает финал фильма открытым - герой не рефлексирует, он только с удовольствием открывает рот, когда заинтересованный в собственных целях политик кормит его с ложечки. Сам Кубрик объясняет свой фильм так: «…вопрос социальной сатиры заключается в поведенческой психологии и психологической подготовке нового опасного оружия, которое использует тоталитарное правительство, чтобы навязать огромный контроль над гражданами и превратить их в немного больше, чем роботов». Вторая жена и литагент Бёрджесса хотели уйти с показа через 10 минут. Бёрджесс смотрел до конца.
Наверное, в этом все дело, думал я. Наверное, я просто слишком стар становлюсь для той zhizni, бллин, которую вел все это время.
50 книг, бесчисленное количество статей и рецензий, 175 музыкальных произведений, из них несколько - крупных форм, два десятка прекрасных романов… Но над всем наследием писателя горит его «Заводной апельсин». Отечественная критика часто осторожно ругает Бёрджесса, переходя на его собственную личность. Но если наши критики думают, что они оригинальны - то напрасно. На Западе и на Востоке писали и пишут почти слово в слово одно и то же. Но на всех языках, во всех странах этот «voniutshi griaznyi апельсин» признан великой книгой. Иначе пришлось бы сделать смелое заявление, что проблему зла внутри человека решить можно, и даже знаешь способы. И что можно написать, если великий роман поставил вопросы, решить которые не под силу никаким литературным критикам… Даже на могиле Бёрджесса начертано ABBA ABBA - «Отче, отче» - последние слова Христа, оставшиеся без земного ответа.
