О творчестве Пабло Неруда: эдакий поэтический Довлатов

Почти три десятилетия назад жившее в начале 90-х поколение, не только пережившее, но и отлично помнящее те времена, стало свидетелем огромного исторического разлома: материк СССР отделился от всего того, что каким-то чудом сохранилось до наших дней, и исчез…

Исчез… Куда? Ушел. Или утонул. К сожалению, для многих людей чилийский поэт Неруда исчез вместе с этим континентом — если не исчез полностью, то ушел в далекий и долгий плаванье. И если он, "откуда-то там", наблюдает за современной историей вместе с нами, то, наверное, он также удивляется и, возможно, даже испытывает ужас. В конце концов, этот нобелевский лауреат, ставший популярным и почитаемым поэтом в СССР, где его книги издавались миллионными тиражами, сам потерял многое вместе с тем грандиозным разломом.

Однако стихи Неруды остались. Остались на бумаге — да и как не остались! Тиражи его книг в СССР были просто фантастическими, особенно для той эпохи, когда многие издания тиражировались десятками тысяч экземпляров.

Но времена изменились, и это не миновало и их. Старые стихи стали ли менее ценными? Не стали. Скорее, они померкли, потускнели, как камень, вытащенный из живого морского песка и высушенный на бетонном причале. И точнее всего будет сказать, что они затерялись. Новое время требует новых открытий, и старые творения не всегда находят своего читателя… По крайней мере, не так легко, как раньше, пробиваются к новому свету.

Любителям стихов Неруды теперь приходится заново искать дорогу к поэту. Старые ориентиры не работают. Прежние карты потерялись и рассыпались в руках. К тому же, гигантский талант и личность Неруды отпугивают ленивых новичков своим величием, богатством, политическим звучанием, судьбой и, конечно же, колоссальным объемом его поэтических произведений. Его книг было более тридцати! И после его смерти выяснилось, что в его архиве отыскали материалы для еще десятка книг. Слишком много наследия: его не осилить. К тому же, сама личность Неруды кажется противоречивой, неоднозначной, загадочной.

Он родился в Чили и изначально был назван не Неруда, а Риккардо Нафтали Рейес. Неруда — это псевдоним, который он позаимствовал у чешского поэта Яна Неруды в молодости. Прежний псевдоним "Сашка Жегулев", в честь Леонида Андреева, не подошел в испанском языке. А вот Неруда! По звучанию напоминает "Сернуда", "Кеведо" или "Мачадо". Слава пришла к поэту после издания книги "Двадцать стихов о любви и одна песнь отчаяния". Тогда же началась его дипломатическая карьера. С 20 лет Неруду отправляли консулом в разные страны Южной Америки, затем — в Юго-Восточную Азию. "Меня отправляют в какую-то страну, а название я не помню", — шутил Неруда. Он вступил в коммунистическую партию Чили. Был изгнан из страны президентом Вальдесом, которого он поддерживал на выборах, не предвидя в нем будущего диктатора. В 1953 году он получил Международную Сталинскую премию. Недолго думая, президент Чили отозвал его кандидатуру в пользу.

Сальвадора Альенде. Был трижды женат — всякий раз по любви. От первого брака родилась единственная дочь — Мальва Марина — «…совершенно нелепое существо, своего рода точка с запятой», — писал о ней сам поэт: дочь страдала гидроцефалией и умерла в 9 лет в приемной семье. Свои знаменитые «Сто сонетов о любви» посвятил третьей жене («Надо же, — зловредно рассуждали мы когда-то. — Такие стихи, да в таком количестве — и какая-то, понимаешь, учительница музыки»). В 1971 году получил Нобелевскую премию по литературе за сборник «Всеобщая песнь» — поэтическую энциклопедию Латинской Америки. Умер от рака в 1973-м, вскоре после военного переворота и прихода к власти Пиночета. Последнее обстоятельство породило устойчивые слухи о том, что поэт был отравлен сторонниками режима — слишком очевидно совпала смерть Неруды с воцарением диктатора. Сомнения были настолько серьезны, что 2013 году останки поэта эксгумировали и произвели экспертизу, которая показала: насилия не было, Неруда умер от рака.

Величайший поэт Латинской Америки, дипломат, нобелевский лауреат, левый интеллектуал, символ «всего хорошего», «бесконечный человек», поэт-антифашист, поэт-коммунист, переводимый на русский язык лучшими переводчиками, и одновременно — человек немалых финансовых возможностей, который приобретал недвижимость там и сям… и т. д. и т. п. Все это сложно воспринять современнику, тяготеющему (по крайней мере в поэзии) к уюту и некоторой камерности, в определенной степени уставшему от большой политики (опять же в поэзии), с понятной осторожностью относящемуся к различного рода левизне, в которой Неруду упрекали даже современники-интеллектуалы. К тому же в наше время монументальные труды и обширные энциклопедии «про всё» не в моде. А главное, титулы, заслуги, масштаб и размах Неруды отодвигают на задний план поэта-метафизика, поэта-философа, который, подобно ветхозаветному Адаму, давал имена вещам.

Когда-то, во времена СССР, их точно так же отодвигал статус борца за коммунистические идеалы.

Так имеет ли смысл читать сейчас стихи Неруды? Однозначно, да. Особенно если вы всерьез и надолго застряли в Макондо Маркеса. Или если пасмурный пейзаж за окном в один прекрасный

день навсегда стал чуточку Буэнос-Айресом под гипнозом Кортасара, способного обратить в свою веру даже Париж. Или если вы подозреваете, что тоже могли бы написать «Книгу песка» и не написали только потому, что за вас это сделал Борхес. Такое тоже бывает, если человек подхватил неизлечимую болезнь: вирус латиноамериканизма. Чаще всего с возрастом его действие ослабевает: наиболее острому течению подвержена юность. Но до конца он не проходит даже у тех, кто, исполнив себе некоторое количество лет (калька с испанского: cumplir — «исполнять», возраст человек исполняет себе сам), отказывается от прежних кумиров и идеалов. Из «латиноамериканцев» можно вырасти. Но выдавить их из себя полностью — никогда. Так вот: Неруда неотделим от этого мира. Он не просто его часть: он его создатель.

Не «культурно-исторический феномен», а

творец латиноамериканского универсума (модное когда-то слово), латиноамериканской картины мира

(слова, ставшие модными чуть позже). Книжку Неруды вытряхивает из своего рюкзака девушка-медвежонок в рассказе Кортасара «Киндберг» прямо «на столик времен Франца Иосифа, с позолотой и арабесками» — а значит, Неруда путешествовал с ней автостопом. Гарсия Маркес называл его «лучшим поэтом ХХ века». Хулио Кортасар, несомненно, охотно бы произвел этого жизнерадостного Homo Ludens в почетные хронопы и также признавался ему в любви. Пабло Пикассо и музыкант Пабло Казальс причисляли его к «трем великим Пабло».

Его поэтика — фрагмент все того же волшебного узора, который однажды изменил нашу реальность. И не только нашу: реальность всего литературного мира. Он неотделим от волшебного континента, который мы по-прежнему старательно выстраиваем и у которого увы, не имеется фактической географии.

С чего же начать? Моя каталонская подруга, актриса и поклонница «всего русского» (русского, в первую очередь, в ее понимании), убеждена, что начинать любить Неруду следует с «Двадцати поэм о любви и одной поэмы отчаяния». И она права. Во-первых, это действительно очень-очень. Во-вторых, это сборник ранний, еще «до всего», а ранние стихи часто бывают наиболее обаятельными. А уж продолжить — любым другим сборником. Пусть это будут уже упомянутые «Сто сонетов о любви». Или «Плавания и возвращения», «Ода изначальным вещам»… И еще: Неруда не только поэт настроения, состояния, особенной латиноамериканской атмосферы, но также и поэт строк. Эдакий поэтический Довлатов. Автор неповторимых, очень своеобразных метафор. Дело в том, что среди стихотворений замечательных и даже гениальных у Неруды довольно много шлака — пустой породы — это следует признать, это отмечали и критики, называя его «плакатным поэтом», упрекая во всеядности, гигантомании и «поэтической неряшливости». Но автор «Оды Ленину» («Ленин! Работали руки твои, и отдыха разум не знал…») одновременно и автор таких замечательных фрагментов:

И снова март приходит с тайным светом,

и по небу скользят большие рыбы,

и мутный пар крадется, разрастаясь,

и в тишине предметы исчезают.

(«Сто сонетов о любви», перевод М. Алигер).

Или таких (помню наизусть): «Быстрые ножницы неба снуют и снуют, и кромсают сквозную его синеву: Ах, ласточки, всем вас хватает, никто не в обиде!» («Ода сентябрьским крыльям»). Или:

Когда горит почтенный дом,

зову пожарного и вижу:

спешит на зов мой поджигатель,

и это я.

(«Нас много», перевод О. Савича)

А есть еще «Ода вещам», «Три уточки», «Черепаха», «Каменное сердце» из книги «Камни Чили»... И многое другое. Выбирать из этой породы божественные искры — особенный, ни с чем не сравнимый труд не только читателя и почитателя, но и исследователя. А материала хватает: в одной только «Всеобщей песни» 15 000 строк! Каждый в стихах Неруды найдет свою искру. Но будьте осторожны: несколько шагов в этом направлении — и вы тоже рискуете подхватить вирус латиноамериканизма, если только не подхватили его до сих пор.

(Один маленький совет. Когда-то это помогало лично мне понять Неруду.

Отбросьте все титулы, перегрузившие его имя и его образ.

Не вспоминайте о них. Пусть Неруда будет для вас просто «собирателем ракушек» — он в самом деле их коллекционировал).

В заключение — несколько стихов Неруды, которые со мною давно и, вероятно, навсегда.

То, что со мной не случилось,

было настолько внезапным,

что так я там и остался,

неведомый никому

и ни о чём не ведая,

как будто упал за комод,

как будто в ночи затерялся:

таким было то, чего не было,

и я таким и остался.

«Одиночество» (фрагмент; перевод П. Грушко)

Или:

Чтобы подняться на небо, необходимы

два крыла,

одна скрипка

и разная разность

без счета и без названья,

удостоверенная дальнозорким медлительным глазом,

надписи на ноготках миндаля,

заголовки трав в книге утра.

(«Книга сумасбродств», 1958, перевод О. Савича)