О том, как Есенин извлекал из себя своего двойника

В 1923 году Сергей Есенин написал поэму «Черный человек». О чем она? О том, как он едва не сошел с ума, решая, кто он есть на самом деле. Поэт обнаружил в себе «черного человека», то есть оказалось: то, что о нем думали другие, живет в нем как отдельное существо. А еще он обнаружил в себе то, что он сам думает о себе. И то, что о нем думают другие, никак не совпадало с тем, что он думает сам. Тем самым в поэте непрерывно происходил спор, внутренняя распря. Перед ним было два варианта: либо не обращать внимания на других, либо перестать обращать внимание на самого себя. Ни тот, ни другой вариант его не спасали, ибо какая-то правда была и в том, и в другом случае. И это составляло для него проблему. Об этом — Федор Гиренок.

Что о поэте думали другие?

Многие другие думали, что он «прохвост и забулдыга». А он не прохвост. Он деревенский парень, который надел на себя черный фрак и цилиндр. Ему говорят, что это еще не дает ему того, чего у него нет: образования. Но дух дышит, где хочет. Он поэт. Черный человек в нем говорит ему, что он ничем не отличается от длинноволосого урода, который говорит о мирах, «половой истекая истомою». Только у него «женщина сорока с лишним лет», а у длинноволосого урода «прыщавая курсистка». Хотя он в душе и называет себя поэтом, но эксперты видят в его стихах «дохлую томную лирику».

Несомненно одно: поэт не может не знать, что он поэт. Он не нуждается в удостоверении со стороны другого. Но всё равно сомнения терзают Есенина.

Он страдает, работает, у него бессонница, а ему черный человек говорит:

«Страдать бессонницей» означает бодрствовать во время сна. Это бодрствование требует неимоверных затрат душевных сил. Оно полностью лишает человека сил. Опустошает его. Бессонницей страдал Лермонтов. В поэме «Сашка» он писал: «Блажен, кто может спать! Я был рожден с бессонницей». Вряд ли кто может уличить Лермонтова в подлости. Даже Елизавета Сушкова.

Но и Есенин не подлец. Он эмоционально неуравновешенная личность. Что хотят от поэта? Чтобы он перестал уповать на свою первобытную крестьянскую подлинность. Чтобы он не был, а казался тем, что он не есть.

Казаться, говорит черный человек, — «самое высшее в мире искусство». Но поэт не хочет казаться, он хочет быть тем, кто он есть. А как он выглядит, дело второстепенное. Его внешние образы различны.

Ему говорят, что счастье «есть ловкость ума и рук». Поэт и сам догадывался, что ловкие счастливы, а неловкие несчастливы. Но его это не касается. Разве благодаря своей ловкости он единственный из поэтов читал свои стихи семье императора? Нет, он читал их благодаря своему гению. Может быть, я и авантюрист, говорит поэт, «но самой высокой марки». Может быть, я, говорит поэт, и живу «в стране самых отвратительных громил и шарлатанов», но...

«в декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки».

Поэт влюблен в Россию. И в голове у поэта много прекрасных мыслей и планов. Но как ему жить с раздвоением внутри себя?

Сознание вслух

«Друг мой, друг мой, / Я очень и очень болен», — говорит поэт.

К кому он обращается? К нам? К другим? Нет. Он ищет помощи у доктора? Нет, он ее не ищет. Он обращается к себе. Он, как ангелы на иконах Рублева, говорит о себе с самим собой. Это его сознание вслух. Ему тридцать лет. Интимно-искреннее повторение слов показывает нам, что он находится на пределе, за которым начинается падение в ничто.

В его словах нет призыва о помощи, в них нет мольбы о спасении. Судьба поэта зависит не от доктора, а от того, на что он может решиться только сам. Никакое позитивное знание не сможет помочь поэту. Он свободен. Он у себя дома. Он не в клетке. Поэт думает только о том, хватит ли ему сил справиться со своим внутренним раздвоением. Никаким внешним образом понять внутренний мир человека невозможно.

Боль

Поэт знает, что он болен, но он не знает причину своей болезни, не знает, «откуда взялась эта боль». Причина его болезни тонет во мраке. Возможно, что он потерял страх перед Богом, а без этого страха ничто не может заставить его душу трепетать.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Дело, конечно, не в алкоголе и не в ветре. Все люди не совпадают с собой. Каждый проходит через ультрапарадоксальную ситуацию: утром, чтобы проснуться, вечером, чтобы заснуть. Мы думаем, что абсурд где-то далеко от нас, а он всегда с нами. Каждому приходится сходить с ума на пути к себе. Благодаря этому несовпадению всякий человек относится к себе, учреждая себя посредством своего «я». Но что делать, если разбита твоя трансцендентальная апперцепция? Если волею случая расколото на части твое «я»? Когда ты пишешь — у тебя одно «я». Когда ты чувствуешь — оно у тебя другое. Когда ты один — третье. Когда с друзьями — четвертое. Тебя много. Невозможно установить, в какой части находится твое «я»: в той, что говорит, или в той, к которой обращена речь. Во внутренний мир поэта безумие проникает посредством беспорядочного нагромождения образов.

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Если «я» перестало быть твоим зеркалом, то твоим отражением становится зеркало на стене. А в зеркале, как всегда считали в России, есть дверь в потусторонний мир и по ночам в него смотреть не надо, ибо можно сойти с ума.

Зеркало

Если «я» поэта не удостоверяет его образы, то их удостоверяет зеркало. Поэт смотрит в зеркало, но видит он в нем не себя. Он знает, что он перед зеркалом, а не в нем. В нем кто-то другой. Такой, как он, но не он. Поэт мыслит глазами, то есть видит то, о чем непрерывно думает, что он воображает. Эта его вненаходимость учреждает в нем субъектность в мире воображаемого. Он начинает видеть в зеркале иное самого себя. Каждый человек носит в себе свое безумие. Но не всякое безумие заканчивается удачным извлечением себя из своих галлюцинаций. Примером неудачного извлечения является уездный доктор из рассказа «Морфий» Михаила Булгакова.

Совпадение с собой

Что пугает больше всего поэта? Совпадение с собой. Кого радовало совпадение человека с собой в двадцатые годы прошлого века в России? Ухтомского и Бахтина. И тот, и другой полагали, что благотворно совпадение с собой в другом. Другой даст тебе тебя, — убеждал многих Бахтин. Установка на лицо другого, — говорил Ухтомский, — позволит человеку избавиться от двойника. Есенин думал иначе. В «Письме к женщине» он написал: «Лицом к лицу лица не увидать». Не другой, а только ты сам можешь дать себе свое лицо. Другой только мешает это сделать.

В момент совпадения с собой заканчивается не биологическая жизнь человека, а его жизнь в сознании. В этот момент мы перестаем быть людьми и начинается наша нечеловеческая жизнь после сознания. Человек перестает быть человеком и отождествляет себя с какой-нибудь социальной конструкцией.

Поэт перестает быть поэтом, ибо совпадение с собой лишает его язык связи с воображаемым. Человек в худшем случае, как Ницше, отдает свою жизнь в руки своего организма. Ни социальная жизнь, ни биологическая не являются человеческой жизнью. Поэт знает, что человеческая жизнь протекает в пространстве несовпадения с собой. В нем, в творчестве он пребывает в своей истине. Но когда мы творим, разве мы не теряем чувство реальности? Разве мы не галлюцинируем?

Чувство реальности

Поэт теряет чувство реальности. Любая галлюцинация не отражает мир, а сама есть мир, сама есть реальность. За ее пределами нет никакой резервной реальности. Поэтому черный человек выходит из зеркала и садится к Есенину на кровать.

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

Хорошо, что поэт не сбросил черного человека с кровати, ибо он сбросил бы самого себя. Черный человек, как тень, гонялся и за Пушкиным. В «Моцарте и Сальери» Пушкин пишет:

Мне день и ночь покоя не дает

Мой черный человек. За мною всюду

Как тень он гонится. Вот и теперь

Мне кажется, он с нами сам-третей

Сидит.

Никто не может сказать, что в черном человеке нет никакой мистики. А Мариенгоф сказал, что черный человек у Есенина от алкоголя. Вот как говорит сам Есенин:

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

«Деревья как всадники» — картина. Но необъяснимым образом эта картина вдруг меняется. Для этой смены нет никаких видимых причин. Ведь мы слышим то, что хотим услышать.

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

У деревьев нет копыт. Их стук означает приближение черного человека.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

 И опять поэт слышит оскорбления. Он говорит:

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу…

Поэт бросает трость, которую он носил из подражания образу Пушкина, не в зеркало, а в омерзительное лицо. Но попадает, конечно, в зеркало.

…Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один

И разбитое зеркало…

Вновь поэт аутистически повторяет два раза слово «ночь». Он расстроен, огорчен тем, что вышел из себя в погоне за своим двойником. Когда люди выходят из себя, они не управляют собой. Именно в этот момент происходит смена субъектности. Что может помочь человеку в момент смены субъектности? Стереотипия слов и действий. Не ум, а «ночь» галлюценоза руководит человеком в состоянии аффекта. В эту ночь Есенин освободил себя от черного человека.