Мифы о классике: кем на самом деле был Шекспир?

ДИ: Я начну с первого и самого главного мифа, который связан с именем Шекспира. Это, конечно же, миф о том, что никакого Шекспира не было, и на самом деле вместо него писали либо несколько других людей, либо даже один человек: по каким-то непонятным причинам они, он или она (есть и такие версии) просто прятались за шекспировским именем, как за некой маской. Наиболее радикальные сторонники этой идеи вообще говорят, что Шекспира как личности не существовало — он всего лишь выдумка, легенда и не более того.

Сразу скажу, что сторонников подобных теорий принято называть антистратфордианцами. Почему такое название? Потому, что изначально в середине XIX века было выдвинуто предположение о том, что исторический Уильям Шекспир из Стратфорда на Эйвоне не мог быть автором пьес и сонетов, которые издаются под его именем. Почему не мог? Потому что Стратфорд — провинция, потому что он выходец из семьи перчаточника, то есть, по сути дела, ремесленника, потому что по своему происхождению он не мог получить хорошего образования, не мог интересоваться высокими вещами вроде литературы и театра, ну и так далее. Антистратфордианцы подчеркивают: Шекспир из Стратфорда — это грубый, невежественный, малосведущий человек, который, да, играл на сцене, но не более того; автором своих произведений он не был. Настоящим Шекспиром был некто с университетским образованием, скорее всего аристократ, вхожий в дома знатных вельмож и в королевский дворец, знавший всю верхушку английской знати того времени.

Показательно, что Шекспир умер в 1616 году, то есть в самом начале XVII века, а идеи подобного рода впервые были высказаны в конце 1840-х годов, то есть минуло больше двухсот лет, прежде чем кому-то пришло в голову, что здесь что-то не так. Современники Шекспира в его авторстве нисколько не сомневались. Важно подчеркнуть, что такие гипотезы никогда не возникали в научной среде, то есть у филологов, историков культуры, историков театра и так далее, — нужно понимать, что эти идеи по своему происхождению глубоко дилетантские, любительские.

Впервые мнение о том, что за Шекспира могла писать группа интеллектуалов во главе со знаменитым философом и государственным деятелем Фрэнсисом Бэконом, высказала американка Делия Бэкон: изначально она не претендовала ни на какое родство с британским мыслителем, но под конец жизни начала называть его своим предком.

Середина XIX века — это эпоха романтизма, особого эстетического и философского направления, которое ставило в центр литературного процесса фигуру автора. По мнению романтиков, любое литературное произведение ценно прежде всего тем, что автор выражает через него свою творческую индивидуальность. Любое произведение любого художника — это отпечаток его души, это в каком-то смысле его лирическая автобиография. Следовательно, рассуждает человек, придерживающийся такого образа мысли, что мы можем сказать о создателе шекспировских пьес? Что он был человеком высокой культуры, философски мыслящим, широко образованным и, прежде всего, очень одаренным поэтом и драматургом. Разве мог быть таким сын какого-то перчаточника? И дальше вся эта история начинает постепенно развиваться.

Скажем прямо: в такой точке зрения очень много снобизма. Люди, рассуждающие подобным образом, отказывают любому человеку неаристократического происхождения в праве писать об аристократах, поскольку провинция — не то место, где восходят таланты. И действительно, среди претендентов на звание настоящего Шекспира, которых на сегодняшний день около восьми десятков, почти нет нетитулованных людей. Разве что пользовалась популярностью версия, будто на самом деле за Шекспира писал другой известный драматург его времени, Кристофер Марло. Марло был убит в мае 1593-го. Написанные им до этого года пьесы сегодня широко известны и вызывают большой интерес у читателей, зрителей и ученых. Однако все, что создано Шекспиром после 1593-го, согласно такой версии на самом деле написал тот же самый Марло, который не был убит, сбежал, укрылся и писал под чужим именем. В результате получается большой закрученный сюжет, нечто вроде детектива из области альтернативной истории.

Наконец, самое главное: сторонники антистратфордианских идей совершенно не учитывают исторический контекст. Однако XIX век и XVI век — совершенно разные эпохи, и нельзя понятия, представления из одного века брать и механически переносить в другой. Такой подход глубоко антиисторичен. Почему? Каждый развивающий идею о том, что вместо Шекспира писал Бэкон, граф Ратленд, граф Оксфорд, королева Елизавета или даже лорд Байрон, придумывает альтернативную версию истории, в которой кто-то по какой-то причине пишет все эти замечательные произведения, но не может их публиковать, предлагать актерам от своего собственного имени, и потому вынужден пользоваться маской Шекспира.

При всем разнообразии этих вымышленных миров, они, конечно, едины в своей сути, поскольку базируются на махровой конспирологии: предполагается, что все дошедшие до нас документы и свидетельства современников подделаны, всему этому нельзя верить, все было совсем не так… То есть, в сущности, антистратфордианство — такой же феномен, как теория о том, что египетские пирамиды построили инопланетяне, что человек никогда не высаживался на Луне, и так далее.

Интересно при этом, что хотя антистратфордианцы не верят ученым, скрывающим правду, они внимательно следят за их работой, открытиями, и благодаря этому с отставанием в два-три десятка лет придумывают на свежем материале все новые и новые идеи. В этом смысле Владимир Сергеевич очень удачно называет антистратфордианство черным двойником шекспироведения: что бы шекспироведы ни открыли, эти люди сразу все пустят в дело.

Перейдем наконец к тому, почему можно нисколько не сомневаться, что Шекспир действительно существовал и действительно писал свои произведения. Помимо документов вроде записей о крещении, о женитьбе Шекспира, о сделках, в которых он участвовал, о его отпевании и так далее, есть немало материалов о его связях с художественным и в первую очередь с театральным миром Лондона. 

Шекспир был актером, и можно даже предположить, что актерство было для него даже более важным делом, чем сочинение пьес. Почему? Потому что с весны 1594 года он был пайщиком своего театра и состоял в труппе слуг лорда-камергера, одной из двух ведущих лондонских театральных трупп: в середине и конце 1590-х годов, по сути, только они и давали представления в столице на постоянной основе. Позже к ним прибавились и другие труппы, также выступавшие в стационарных театрах и имевшие свой собственный репертуар.

Это означает, что Шекспир получал деньги с каждого спектакля и был заинтересован в том, чтобы спектакли шли. Он сам в них играл, пускай и не был так знаменит, как выдающиеся актеры его времени, к числу которых относились некоторые участники его труппы — например, Ричард Бербедж, прославленный трагик, исполнявший последовательно все великие шекспировские роли, или комик Уильям Кемп, знаменитый исполнитель роли Фальстафа. 

Тут следует обратить внимание на важную деталь: Шекспир сочинял свои пьесы, точно зная, кто в них будет играть. Собственно актерский коллектив был не очень большой, семь-восемь человек — следовательно, драматург писал роль, заранее имея в виду характерные особенности того или иного актера. Кемп, первый исполнитель роли Фальстафа, прославил ее: Фальстаф производил настоящий фурор, его очень любили и много цитировали, в том числе и в личной переписке. Шекспир делает его героем сначала первой, а потом и второй части исторической хроники «Генрих IV», и даже пишет комедию с его участием под названием «Виндзорские насмешницы». Написав две пьесы про Генриха IV, Шекспир, естественно, думает о том, что писать дальше, и берется за пьесу про Генриха V, знаменитого короля-победителя, поэтому в эпилоге второй части «Генриха IV» выходит актер и говорит: «Спасибо! А дальше мы покажем вам пьесу о Генрихе V, и там вы снова увидите Фальстафа и всю его компанию. Приходите, будет весело!». Но пока Шекспир писал «Генриха V», Уильям Кемп успел рассориться с труппой и уйти из нее. Получается, блестящего исполнителя роли Фальстафа теперь не было. И что тогда делает драматург? Он заставляет Фальстафа умереть до начала действия. Понимаете, да? Как мог какой-нибудь человек, который сидит где-то вдалеке и пишет что-то такое себе в стол, знать обо всех этих перипетиях и так чутко реагировать на изменения в составе труппы?

Кроме того, в 1598 году была издана книга малоизвестного автора Фрэнсиса Мереза — своего рода обзор состояния современной литературы, и в ней несколько раз упоминается Шекспир. Например, Мерез сообщает, что Шекспир сочиняет не только пьесы, но еще и сонеты. Через год действительно выйдет сборник стихотворений, в котором будет пять шекспировских сонетов, но еще больше — приписанных ему. Названия написанных к тому времени пьес Шекспира тоже приводятся, то есть современники не сомневались в том, что шекспировские пьесы принадлежат его перу. Они прекрасно его знали, причем практически все дошедшие до нас прижизненные отзывы о Шекспире-поэте и Шекспире-драматурге хвалебные — он действительно был хорошо известным писателем своего времени.

А в 1623 году вышло собрание драматических сочинений Шекспира — большой том, 36 пьес, — названное в шекспироведении Первым фолио. В этот том коллеги и друзья Шекспира включили те пьесы, которые, как они знали, были написаны именно им (кроме того, значительное число пьес выходило при его жизни отдельными изданиями). 

То есть существует масса документов, масса свидетельств того, что Шекспир был Шекспиром и писал все свои пьесы, в то время как антистратфордианцы, накрутившие за 170 лет разнообразнейших фантазий, не в состоянии предъявить ни одного документа, где сказано: «Извините, Шекспир только делает вид, будто он что-то там пишет, а на самом деле...».

Ну и чтобы ответить на одну из претензий, касающуюся того, что такой человек, как Шекспир, не мог написать свои пьесы, расскажу в двух словах о том, как он был образован, откуда у него такая высокая культура письма и речи и такой уровень знакомства с античными авторами.

Шекспир жил в эпоху Возрождения, то есть в эпоху гуманизма, а гуманисты отличались тем, что цель жизни видели в культивации наиболее человеческих качеств: они хотели быть людьми в полном смысле этого слова. А что значит быть человеком в полной мере? Ведь человек — странное существо: с одной стороны, он сродни животным, а с другой стороны, разумом и душой подобен ангелам, высшим духовным существам. Гуманисты рассуждали так: с животными у людей много общего, но у нас есть одно свойство, которого у животных нет, и именно оно делает человека человеком. Какое свойство? Это способность к речи. Следовательно, в полной мере считаться человеком может только тот, кто культивирует в себе эту способность.

А когда люди говорили и писали наиболее красиво, наиболее выразительно, наиболее глубоко? В Древней Греции и в Древнем Риме. Следовательно, настоящим человеком может считаться только тот, кто научится писать и говорить так же здорово, как это делали люди Античности. Отсюда такой интерес гуманистов к филологическим штудиям и такой же интерес к педагогике.

Поэтому идея о том, что людей надо учить, и учить не чему-нибудь, а классической латыни, носилась в воздухе. По счастливому стечению обстоятельств в Англии первой половины XVI века это совпало с интересами Генриха VIII, потому что он провел в своей стране реформацию, то есть объявил английскую церковь независимой от Рима, и, следовательно, ему нужно было перестроить всю систему образования, перевоспитать своих подданных на новый протестантский лад и перевести Библию с латыни на английский язык, чтобы они могли сами ее читать (до этого Библия существовала главным образом в латинском переводе). Началась масштабная школьная реформа. Школа в Стратфорде, построенная в начале 1550-х годов, была типичной для того времени: это было нечто сродни классическому отделению сегодняшних университетов. Там мальчиков с шести-семи лет учили прежде всего латыни — так, чтобы они могли на ней бегло разговаривать. В старших классах они не занимались ничем, кроме чтения классиков и упражнения в красноречии, то есть сочинения речей, диалогов, участия в устной полемике на латинском языке. От них требовалось умение отстаивать разные точки зрения, умение писать от имени женских персонажей, поскольку темы для диалогов и речей брались, как правило, из античной литературы.

Иными словами, мы видим, что школа того времени странным образом была прекрасным местом для подготовки будущих драматургов и даже актеров, ведь к мастерству оратора также относилось умение запомнить речь и эффектно выступить с ней.

Иными словами, мы знаем, что Шекспир по окончании школы был очень начитан и хорошо образован. Кроме того, он, конечно же, продолжал читать до конца своей жизни. В Лондоне середины и второй половины XVI века происходил своего рода культурный взрыв, поскольку с континента, и прежде всего из Италии, хлынул поток новой литературы, которую оперативно переводили. Шекспир знал итальянский и французский и, следовательно, мог все это читать в переводах и в оригинале, а также использовать в своей собственной практике. Поскольку тогда мало кто придумывал оригинальные сюжеты, драматург нуждался в постоянном доступе к новой литературе, чтобы адаптировать те или иные истории для своего собственного творчества. Так в то время поступали все, не только Шекспир.

Иными словами, миф о том, что он был необразован, а уж тем более неграмотен, не стоит выеденного яйца. Можно ли представить себе неграмотного актера? Как он будет учить роли, на слух? Это не более чем выдумка, не имеющая ничего общего с реальностью. Школы того времени создали не только блестящую плеяду драматургов, оставивших нам огромное количество высококлассных пьес, (Шекспир — лишь один из них, просто самый известный), но и воспитали целое поколение зрителей, которым этот театр, этот язык, эта система образов были понятны. И поскольку мы обо всем этом знаем, говорить о том, что за Шекспира писал кто-то другой, нет ни малейших оснований.

На этом я умолкаю и передаю слово Владимиру Сергеевичу.

ВМ: Я тоже постараюсь рассказать о нескольких наиболее характерных шекспировских мифах, но начну с одного замечания. Очень важно понимать, что миф создается не с целью придумать про Шекспира (или про любого другого великого человека) что-нибудь не соответствующее действительности. Мифы появляются потому, что какой-то человек начинает играть очень большую роль в нашем понимании того, как работает культура. Шекспир стал великим Бардом в XIX веке и отчасти в первой половине XX. Шекспир везде. Мы читаем его в школе, мы смотрим его на сцене, кругом Шекспир, и поэтому все, что делается с ним и вокруг него, немножко не такое, как у других людей. Прекрасный пример — судьба завещания Шекспира, даже вернее одной фразы в нем (ограничимся ей ради краткости). Вероятно, вы ее слышали: «Своей жене я оставляю вторую по качеству кровать». Известная фраза, правда же? Давайте немного о ней поговорим.

Что это за кошмар, что за оскорбление! Почему жене — и вторую по качеству кровать? Существует огромное количество домыслов, которыми мировая культура затопила саму себя за последние сто пятьдесят лет, но вообще, рассуждая логически, следует сказать, что поскольку это документ определенного типа — завещание, — значит, его нужно сравнивать не с пьесами Шекспира, а с другими завещаниями. Не бог весть какая великая мысль, верно? Однако эта работа была проделана, по сути, только в последние несколько десятилетий, когда вышла очень интересная книжка под названием Playhouse Wills: это сборник завещаний актеров, членов их семей, драматургов, а иногда и просто людей, имеющих отношение к театру, например спонсоров и пайщиков.

Возможно, кого-то эта мысль оскорбит, но шекспировское завещание написал, разумеется, не Шекспир. Когда мы сегодня составляем завещания или любые другие правовые документы, никто не ожидает, что мы будем писать их самостоятельно. Для этого есть юристы, то есть специально подготовленные люди. В Стратфорде такой юрист был, мы знаем, что его звали Фрэнсис Коллинз — завещание написано его почерком, а рукой Шекспира поставлено только несколько неровных подписей в самом низу — принято считать, что писать Шекспиру было сложно, поскольку он был уже очень болен и поэтому только подписал каждую страницу завещания отдельно, чтобы избежать подлога.

Так что же насчет кровати? На самом деле мы этого не знаем. Исследователи, и в том числе очень известный шекспировед Лина Кауэн Орлин, с недавних пор изучают этот вопрос — а что было в других завещаниях? Дикость ли, если человек пишет в завещании: «Моей жене вторую по качеству кровать», или это нормально? Оказалось, что это вполне нормально. В очень многих завещаниях совершенно обычных людей, в частности в Стратфорде и его окрестностях, такие приемы использовали.

Одна женщина, у которой было много детей и уже не было мужа, разделила мебель по качеству на четыре части. Видимо, у нее было четверо детей. Представьте, что такое третья и четвертая часть! На самом деле, как вы понимаете, это не оценка в кадастровом смысле, просто какой-то семейный уговор, рассчитанный на то, что люди, которые будут исполнять завещание, знают, о чем речь. А дальше — полный простор для фантазии. Возможно, вторая по качеству кровать была супружеским ложем Шекспиров, а первая предназначалась для гостей. Возможно, вторую по качеству кровать Энн Шекспир привезла с собой, когда они с Уиллом вступили в брак и переехали в большой красивый дом, купленный им. Возможно все что угодно, но главное заключается в том, что, когда мы делаем такого рода предположения, нельзя руководствоваться текстами шекспировских пьес и нашими представлениями о гениальном Шекспире. Мне кажется, это очень хороший пример, потому что мы видим здесь Шекспира не как великого автора, которым он, несомненно, являлся, но как обычного человека, который столкнулся с ситуацией, в которой ему нужно что-то решать, нужно как-то распределить собственность между наследниками, чтобы в итоге вся его семья не пошла по миру. 

Второй миф, о котором я хотел рассказать, вы тоже наверняка слышали: Шекспир — великий словотворец, он изобрел двадцать тысяч слов, десять тысяч слов, пять тысяч слов... Не важно, сколько именно, в любом случае это неверно. Никаких слов Шекспир, конечно же, не изобретал. Те из вас, кто когда-то учился на филологическом факультете, должны знать, что слова вообще так не придумываются. Когда писатель пытается придумать новое слово, оно входит в обиход лишь в очень редких случаях. Есть некоторые всем известные исключения: Карамзин изобрел слово «промышленность» и так далее, но тысячи слов, придуманных одним человеком, — это дикость, это невозможно.

В чем же тогда тут дело? Ну, помимо благочестивого желания, чтобы Шекспир принес в нашу жизнь как можно больше? Есть несколько довольно простых объяснений. Первое: шекспировский канон очень хорошо сохранился. Тридцать шесть пьес — сейчас некоторые доводят их число до сорока двух, учитывая возможное соавторство, — это, конечно, много. Мало у кого из современников Шекспира сохранилось столько. Вспомним Марло, который, по самым смелым оценкам,  успел написать не больше восьми пьес. Вообще до нас дошло ничтожное количество пьес елизаветинской и послеелизаветинской эпох, поэтому мы вынуждены работать только с тем небольшим материалом, который у нас есть.

Откуда вообще взялся миф о тысячах придуманных слов? На рубеже XIX-XX века начали составлять то, что вошло в историю под названием «Оксфордский словарь английского языка»: самый большой и самый известный.

Как собирались слова для первого издания? Оксфордский словарь построен по такому принципу, что в нем значения и примеры на каждое значение расставлены не частотно, как обычно делается у нас, а хронологически, в том порядке, в каком эти значения появлялись. Составители брали книги и из них выписывали на карточки примеры, как делали все лексикографы во всех странах (конечно, если они работали над словарем литературного, а не разговорного языка).

Какую же книгу взяли первой английские лексикографы? Конечно же, сочинения Шекспира! И в результате получилось так, что за ним таким образом закрепились очень многие первые значения слов. Находите вы, например, в старом издании Оксфордского словаря слово fashionable, и кажется, будто его придумал Шекспир... Вот так сотни и тысячи слов стали «шекспировскими» — Шекспиру словно больше нечего делать было, кроме как добавлять суффиксы, приставки и придумывать новые слова, как будто он не мог обойтись теми, что уже существуют.

Что произошло потом? Во второй половине прошлого века начали оцифровывать старые книги и составлять из них компьютерные базы данных, а в результате стало раскрываться, что многие слова прекрасно употреблялись до Шекспира. Но ясно, что Оксфордский словарь одним махом не переделать, там нужно исправлять и исправлять, и уж точно никуда не денутся издания, вышедшие огромными тиражами в прежние годы. На самом деле очень трудно найти такое слово, которое до Шекспира не употреблялось.

Что же на самом деле придумал Шекспир? Конечно, очень много выражений вошло и в английский, и в другие языки благодаря ему, это глупо отрицать. Многие фразы, составленные из прежде известных слов, навсегда стали шекспировскими фразами. Например, многие, думаю, помнят знаменитую фразу Миранды из «Бури», которую она произносит, когда видит на острове толпу спасшихся после кораблекрушения и в основном не очень хороших людей. Подсказка: в XX веке она стала заглавием одной из самых известных антиутопий. Да, это «Brave new world!» — «О дивный новый мир!»

Действительно, выражения «Brave new world» мы до Шекспира нигде не находим, но само словосочетание «Brave new» встречается очень часто. Например, в написанном в том же году, что и «Буря», юмористическом тексте, где рассказывается о каком-то человеке, который надел «brave new suit» — прекрасный новый костюм — и пошел куда-то по своим делам (видимо, он был модник, но в данном случае это не имеет никакого значения). Услышал ли автор это выражение, когда смотрел постановку «Бури», или оно было в языке и раньше? Мы никогда не сможем ответить на этот вопрос, поскольку вряд ли когда-нибудь будет изобретена машина времени. Но нам этого достаточно, чтобы сказать: это шекспировская фраза в контексте шекспировской пьесы, хотя все слова в ней существовали и до Шекспира. Суть его лингвистической уникальности не в словотворчестве, а в таких вот фрагментах, которые останутся в истории мировой культуры на столетия. 

О многом еще хотелось бы поговорить, но, наверное, интереснее будет попробовать ответить на ваши вопросы. Возможно, вы тоже вспомните какие-нибудь шекспировские мифы, о которых мы сможем вам что-нибудь рассказать. 

Вопрос: Я слышала в одной передаче, что где-то лет за десять до кончины Шекспир перестал писать. С чем это связано?

ДИ: Вы знаете, нет, не совсем так. Он умер, как я уже сказал, в 1616 году, а последние его работы, по-видимому, относятся к началу 1610-х. Мы знаем, в частности, что в 1613 году при дворе ставили пьесу, которая до нас, по-видимому, не дошла. Она называлась «Карденио», по имени персонажа из романа Сервантеса о Дон Кихоте, из первой его части, которая к тому времени уже вышла и была известна как в Испании, так и вообще в Европе. Значит, пьеса была относительно новая, и, следовательно, мы можем предположить, что в 1611-м, в 1612-м, а может быть, даже в 1613 году Шекспир еще работал.

Нам известно и о других его поздних пьесах, созданных также где-то на рубеже 1610-х, то есть, по сути, можно говорить о том, что вне сцены Шекспир провел, наверное, последние три года жизни. С чем это связано? Скорее всего, с возрастом. Он умер в возрасте пятидесяти двух лет — в то время это считалось уже глубокой старостью. Поэтому, скорее всего, он просто вернулся домой в Стратфорд и занимался домашними делами.

ВМ: Я немного дополню. Еще одно очень важное событие, о котором в связи с этим следует помнить, произошло в уже упоминавшемся 1613-м: сгорел театр «Глобус». Сгорел он довольно глупо, во время постановки «Генриха VIII», одной из последних шекспировских пьес. Когда в честь появления короля решили дать салют из маленьких пушечек, как это часто тогда делалось, никто не заметил, что бумажный пыж вылетел из ствола и попал на соломенную крышу. Театр сгорел, но, к счастью, никто не пострадал. Об этом даже написали балладу, в которой юмористически сообщалось, что пострадал всего один человек, у которого загорелись брюки, но, к счастью, у него с собой была бутылка пива, поэтому он просто вылил ее на себя и таким образом спасся. После этого труппе Шекспира какое-то время приходилось ставить спектакли только в крытом театре. У них был еще крытый театр «Блэкфрайерс», но, возможно, Шекспир решил воспользоваться этим моментом и взять творческую паузу.

Мы, вообще говоря, не знаем, уехал ли Шекспир в Стратфорд к семье, чтобы провести там последние годы — по сути, это тоже миф. Может, так и было, а может, и нет. Дмитрий Анатольевич сказал про три года, но, возможно, было полтора года или даже меньше, возможно, он ездил из Стратфорда в Лондон по каким-то делам. Возможно, до нас не дошли какие-то его последние пьесы, либо его участие в этих пьесах было таким небольшим, что их записали на кого-то из его соавторов, а степень его участия в них забылась. Ведь многие поздние шекспировские пьесы, и, в частности, тот же самый «Генрих VIII», написаны в соавторстве с Джоном Флетчером, который стал преемником Шекспира в качестве главного драматурга труппы.

И конечно, мифом является то, что «Буря» — это прощание Шекспира с театром, о чем вы, возможно, где-нибудь читали. После «Бури» Шекспир написал или принял участие в написании еще как минимум трех пьес. Возможно, Шекспир, ощущал давление возраста, ему были близки мысли Просперо, главного героя «Бури», о том, что нужно заканчивать с делами тут и возвращаться на родину, но отсюда никак не следует, что это имело какое-то реальное отношение к судьбе Шекспира.

Вопрос: Одним из самых главных свидетелей творческой деятельности писателя является рукопись. Сохранились ли какие-нибудь рукописи пьес Шекспира? Спасибо!

ВМ: Рукописей шекспировских пьес, про которые было бы совершенно точно известно, что они написаны Шекспиром, не сохранилось. Но надо признать, что мало от каких драматургов до нас дошли рукописи, написанные их собственной рукой. Как правило, такое бывает в двух случаях. Первое — если автор в знак уважения к какому-нибудь патрону или высокопоставленному аристократу переписал пьесу и поднес ее ему лично (для этого нужно было непременно обладать хорошим почерком), второе — если текст сохранился по чистой случайности.

Например, есть подозрение (обоснованное), что Шекспир принял участие в сочинении малоизвестной пьесы, которая до ХХ века не издавалась под его именем. Она называется «Сэр Томас Мор» и посвящена известному писателю-гуманисту и государственному деятелю. Эту пьесу отдали, если воспользоваться термином более позднего времени, на предварительную цензуру. Была такая фигура — распорядитель королевских увеселений, то есть человек, ответственный за постановку спектаклей при дворе монарха. Но поскольку при дворе пьесы показывали по большим праздникам, а распорядителю и его подручным нужно было чем-то заниматься, в их обязанности входил также просмотр рукописей пьес, которые готовились к постановке. Все, что показывалось в публичных театрах, могло быть потом отобрано для показа монарху — такую логику мы встречаем в официальных документах постоянно.

Эта пьеса, по всей видимости, не прошла, а ее рукопись осталась в придворном архиве, где ее потом и нашли. Почему она не прошла цензуру, точно не известно — скорее всего, потому, что в пьесе есть сцена, описывающая городские волнения.

Так вот, эта рукопись написана разными почерками, и много копий было сломано по поводу того, чьей рукой какая часть написана. Один из фрагментов содержит очень пронзительный, пафосный монолог Томаса Мора, когда он, член лондонского самоуправления, выходит утихомиривать разбушевавшуюся на улице толпу. Есть подозрение, что этот монолог придуман Шекспиром и, возможно, написан его рукой, но мы не можем быть в этом уверены, поскольку нам не с чем сравнивать. До нас дошла только подлинная шекспировская подпись, но это слишком маленький набор букв для того, чтобы провести компьютерный или обычный анализ. Видимо, это так и останется тайной навсегда. Не исключено, что где-нибудь сохранилась большая шекспировская рукопись, но мы никогда об этом не узнаем, поскольку не сможем опознать его почерк.

Вопрос: Вы упомянули о том, что Шекспир был слабо знаком с юриспруденцией. Но когда мы читаем «Венецианского купца», то видим, что главный персонаж этой пьесы довольно-таки легко оперирует юридическими фактами, да и вообще вся атмосфера произведения свидетельствует как раз о том, что его автор все-таки был знаком с юриспруденцией — так же, как был знаком со многими другими областями науки, искусства, культуры.

ВМ: Ну он был знаком с юриспруденцией в той же степени, в какой мы с вами знакомы с ней. Мы знаем какие-то термины, знаем что-то о законах, но вряд ли больше. Что же касается «Венецианского купца», то он построен на колоссальной правовой фикции. Разумеется, Шейлок не мог потребовать фунт мяса в уплату за что-либо, и уж тем более является правовой фикцией решение переодетой в судью Порции, согласно которому фунт мяса можно вырезать, но при этом нельзя пролить ни капли крови.

То есть с точ