Кто сделал первый сайт и научил вести блог. Фрагмент биографии "отца Рунета" Антона Носика
Книга Михаила Визеля, переводчика с итальянского и английского, журналиста, шеф-редактора портала "Год Литературы", не только биография героя своего времени - в ней отражено само время: невиданная свобода девяностых, зарождение и развитие Рунета, становление новых медиа в нулевых, феномен блогосферы…
Множество собранных свидетельств очевидцев и непосредственных акторов создают выпуклый и детальный портрет не одного человека - но целой эпохи. Как появился интернет, кто сделал первый сайт и написал первую новость, кто научил нас пользоваться поисковиками и блогами? Узнать все это помогут герои книги. Портал "ГодЛитературы.РФ" предлагает фрагмент биографии Антона Носика, написанной Михаилом Визелем.
Глава из книги Михаила Визеля "Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трех эпох Интернета в России"
В начале 1994 года Антон уехал делать русскую газету "Вести с Кипра". Эмоциональный порыв ("все бросить!") сочетался с рационалистическим обоснованием: русская община Кипра росла лавинообразно и, в отличие от Израиля, это все были люди со средствами - отчего бы не предложить им газету не с греческими закорюками, а на понятном им языке?
Ревазов описывает полугодичную кипрскую одиссею своего друга с восхищением:
Он издавал газету в одном лице: был автором, издателем, журналистом, верстальщиком, выпускающим редактором и главным редактором. Гениальный проект на русском языке на Кипре.
Газета была бесплатная. Антон собирал и верстал все материалы, что-то переводил, остальное писал сам. Кира Вольвовская - единственный соучастник этого кипрского приключения - "передирала" с разрешения Марка Галесника шутки из его журнала "Бесэдер" и готовила юмористическую полосу, а также занималась сбором рекламы. Сейчас Кира вспоминает начало их анабасиса так:
Идея Антона была в следующем: в Израиль приезжали люди, которые оставили все. У основного клиента русскоязычных газет здесь [в Израиле] нет таких капиталов, чтобы покупать BMW или лететь "Люфтганзой". В отличие от них, на Кипр приезжали люди с капиталом. Соответственно, если открыть там газету, в ней можно давать рекламу.
Но, похоже, стартаперы не учли одного фактора:
Кипр, конечно, удивительный: там живут совершенно в своем мире, - продолжает рассказ Вольвовская. - У них 250 каналов - но во время Пасхи на всех каналах показывают, как люди заходят в церковь, подходят к Иисусу, целуют ноги, проходят дальше. И все время песнопения. По всем каналам. Во всем мире что-то происходит, а на Кипре новость - это кто-то отпахал у британской армии, у каких-то лугов, несколько гектаров картофельного поля. И это на первой полосе! Антон покупал все газеты, которые там были: и иностранные, и местные. И просто поразителен этот уровень. Они живут в каком-то своем баббле.
Большая часть рекламы поначалу была безденежной. Приходилось работать буквально за еду: множество прибрежных кафе завели себе русские меню, которые, усилиями выходцев с Балкан, "отвечавших" тогда за русских, выглядели совершенно фантастически: "Сэндвич "Клуб трехэтажный с твердовареными яйцами". И Антон не стеснялся договариваться с владельцами: мы у вас обедаем - и переводим за это меню.
…ходили и собирали [рекламу] по магазинам, по всяким лавкам. Много звонили во всякие фирмы. Я не думаю, что в итоге мы собрали столько рекламы, что она оплатила полгода нашего проживания там, с расходами на типографию. В типографию мы каждый раз ездили, на диске возили газету из Лимасола в Никосию, где ее печатали. Какой-то у нас, конечно, был дистрибьютор, который распространял, но большое количество в машине тащили обратно и разносили по всяким ближайшим местам.
Но через полгода этот патриархальный греческий дауншифтинг, напоминающий пребывание Одиссея у лотофагов, Антону просто надоел. Он уехал в Израиль, чтобы возобновить полугодовую рабочую кипрскую визу… и понял, что не хочет возвращаться.
Антон чем-то быстро увлекается и довольно быстро остывает. Закрыл ли он дела с партнерами, не закрыл - я, честно говоря, не знаю. Но у меня подозрения, что нет.
- А не было предоплаченной рекламы на пару номеров вперед?
Мне кажется, нет. Мы еще были не в таком состоянии, чтобы нам кто-то давал предоплаченную рекламу вперед; скорее, нам давали поразово.
Локальный еженедельник, собирающий рекламу поразово после полугода ежедневной работы, - это действительно не уровень недавнего главреда московского стартапа.
Но Антон и здесь рационализовал свой порыв: он вспомнил, что служба в армии - священный долг всякого израильтянина. И отправился проходить трехмесячный резервистский сбор. В интервью 2001 года для "Jewish.ru" Носик представил свой армейский опыт в таком виде:
- Почему Вы решили служить в израильской армии?
Мне это было интересно. У меня в Израиле было собственное дело. Я был сам себе советник, сам себе бухгалтер, и в то время, когда я стал "вставать на ноги", мне прислали повестку - и я согласился сменить обстановку.
- Как на Вас повлияла армия?
Меня - дипломированного врача и редактора крупнейшей русскоязычной газеты в Израиле - призвали в армию рядовым в возрасте 28 лет. Меня призвали в армию под начало 18-летних ребят, которые только закончили школу. Они не читали книг, не знали иностранные языки, и кроме группы "Prodigy" им было мало что интересно. Для меня это было хорошим социологическим опытом в общении с аборигенами.
- Вам приходилось участвовать в боевых действиях?
В армию призываются 100% населения, а в стычках принимали участие только специальные боевые подразделения. В то время, когда я служил, мирный процесс еще не начался - и обстановка отличалась от сегодняшней. Я ходил с автоматом, охранял поселения, склады.
Как мы видим, Антон и впрямь осознавал необходимость пройти резервистскую службу, а не просто выйти с ее помощью из патовой кипрской ситуации так, чтобы ни один израильтянин не бросил камень: служба - это святое.
Потому что это действительно так.
Там, где я живу, защищать свою страну - это нормально и обыденно. Ну, представьте: взвод "ребят" (которым может быть уже за 40), которые в 18 лет вместе глотали пыль в пустыне, а потом каждый год встречаются на сборах, но по мере хода жизни кем-то становятся. Один заводит фалафельную, другой становится банковским служащим, третий создает несколько программистских стартапов, и к сорока годам он миллионер (что не освобождает его от резервистской службы). Только у нас может быть, чтобы резервист притащил на свою базу великолепную барную стойку - потому что вообще-то он владелец нескольких ресторанов. Я понимаю, российскому читателю в это трудно поверить, но это так. Такова домашняя реальность этой страны.
Так объясняла мне в 2014 году в интервью Дина Рубина.
Антон, впрочем, не разделял безоговорочного восхищения Дины Ильиничны призывом миллионеров и программистов. И отзывался о своем армейском опыте критически не только из-за несовпадения с музыкальными вкусами сослуживцев:
Визитная карточка Израиля - армия. Помню, стоим мы, резервисты, на плацу. Менеджеры компьютерных фирм, врачи, адвокаты, финансисты. Нам раздают метлы и лопаты, а мимо проходят восемнадцатилетние пигалицы. Их направили в вычислительный центр, в отдел публикаций, в прессслужбу ЦАХАЛа. Я уже не говорю об экономическом ущербе, когда человеку, машущему веником, государство компенсирует многотысячную зарплату. Нельзя было безработных нанять на должность дворника?
А 8 мая 2004 года в собственном ЖЖ он написал еще жестче:
Ровно 10 лет назад я был призван на действительную военную службу в рядах Армии обороны Израиля.
8 мая 1994 года зафрахтованный под военные нужды автобус доставил меня из призывного пункта Шнеллер в Иерусалиме на сортировочную скотобазу Тель ха-Шомер.
За 100 дней армейской службы я больше узнал и понял про Израиль, чем за предшествующие 50 и последующие 13 месяцев жизни здесь.
Впечатления незабываемые.
Врагу не пожелаю.
Там, конечно, ничего не было из классических свинцовых мерзостей армии советской - ни дедовщины, ни драк, ни самострелов, ни издевательств со стороны офицерства, ни каких-нибудь тягот особенных, вроде кросса на 50 км по Негеву в противогазе.
Сравнительно легкая была служба, включая и курс молодого бойца на базе под Дженином. Кормили сносно, спать давали, домой отпускали в увольнение (а когда служил в Црифине - просто дома ночевал, на службу рейсовым автобусом добирался).
Но общее впечатление тупого бреда, почти китайской бессмысленности в распределении людских ресурсов, недоговороспособности разных слоев израильского общества, вынудило к очень серьезному пересмотру представлений об этой стране и моем в ней месте.
Может, я и не прав.
Но это не очень важно.
Но газетные репортажи во время самой службы выполнены в совсем ином ключе. Виктория Мочалова уже после смерти Антона вывесила один такой репортаж у него в фейсбуке (платформа, принадлежащая экстремистской организации Meta, запрещенной на территории РФ. - прим. ГЛ).
Он заставляет вспомнить "южную школу" (Катаев, Олеша) и, конечно, Бориса Носика. Но в первую очередь, пожалуй, Бориса Акунина (признан в РФ иностранным агентом. - прим. ГЛ) - точнее, коварного турецкого шпиона Анвара-эфенди, способного на пари написать блистательный репортаж о чем угодно, хоть о собственном старом сапоге.
Но резервистская служба состояла не только из описанных в том элегическом тексте одиноких медитаций под Моррисона. Приходилось и тесно общаться с палестинцами. Причем это общение было взаимонеприятно. Особенно для московского интеллигента, только несколько лет назад увлеченно игравшего в доктора Чехова. На них приходилось орать и заставлять под дулом автомата делать то, что им делать совершенно не хотелось.
В Секторе Газа без моральной правоты никак. Невозможно подавлять огневые точки на территории больниц, школ и мечетей без сознания своей моральной правоты, - напишет Антон в ЖЖ гораздо позже, 29 августа 2014 года, в комментах к записи о боевых действиях на территории Украины.
Впрочем, привычный образ жизни служба существенно скорректировала, но не отменила. Потому что, разумеется, состояла не только из патрулей, но и из заслуженных увольнительных. У солдата выходной - пуговицы в ряд.
Я припарковался прямо возле дверей студии <…> В моей каморке только что потолок не обваливался. Впрочем, меня это как-то мало волновало. Функционально - значит красиво, как говаривал старик Корбюзье. А свою функцию холостяцкого гнезда разврата и творчества, иногда - творческого разврата, обшарпанная студия выполняла добросовестно. Я переснял ее у популярного в Израиле писателя Аркана Карива. <…>
Чего мог хотеть Гарик? Скорее всего, просто забыл, что я уже две недели в армии, и решил поинтересоваться, почему присылаю в последнее время так мало материалов. У них там в редакционном конвейере те еще понятия о бешеной эксплуатации в условиях полного бардака. Они нам и после смерти звонить будут - требовать некрологов. Подставляться было ни к чему, даже имея официальную отмазку, и перезванивать Гарику я не стал.
С животным удовольствием я смыл с себя под душем армейскую грязь, покидал в цивильную сумку тренировочный костюм и полотенца и поехал в "кантри клаб". Ничто не дает мне такой заряд оптимизма и бодрости, как проведенный в качалке час.<…>
Качалка была, среди прочего, превосходным местом для медитации. Выполняя жим штанги лежа, я пришел к заключению, что, если Алина не материализуется в ближайшие час-два, надо будет обеспечивать себе на вечер альтернативное женское общество.
Закончив тягать железо, я попарился в сауне, принял душ и отправился на Бен-Иегуду в кафе "Атара", где мы часто тусовались, особенно по пятницам. Я занял столик, заказал кофе с круасоном и подошел к телефонной стойке у кассы. У Алины опять никто не ответил. Записную книжку с девичьими номерами телефонов американцы называют little black notebook. Русское название более сочное и, к сожалению, более жизненное: "сто обломов". Но мне повезло: начав с наиболее достойной по ранжиру кандидатки, я ее застал дома и заручился немедленным и радостным согласием провести вместе вечер. Ночь подразумевалась в скобках. У Светочки были зеленые глаза, светлые вьющиеся волосы и роскошные, прямо из шеи растущие, загорелые ноги. Будем надеяться, что загар за зиму не сошел. Страшно довольный собой и жизнью, я вернулся за столик.
