Книга "Русский момент в мировой истории" Маршалла По ждала публикации 20 лет
Книга Маршалла По ждала публикации на русском языке двадцать лет (английский оригинал был опубликован в 2003 году). Этот совсем небольшой текст, который можно назвать развернутым эссе, явно не попадает под определение научной монографии, однако, по данным проекта Open Syllabus, он рекомендован в 70 курсах, преподаваемых в англоязычных университетах, — намного чаще многих больших книг.
Дело не только в ярком и остроумном изложении русской истории, и даже не в краткости, позволившей, к радости студентов-бакалавров, уместить полтора тысячелетия в сотню страниц. Как пишет сам Маршалл По в предисловии к русскому изданию, он написал эту книгу, приняв решение поменять направление собственных исследований и порвать с русской историей. Это решение дало автору свободу, не оглядываясь на коллег, высмеять множество утвердившихся в западной (и российской) историографии представлений о русской истории и предложить собственную оригинальную схему развития России.
Главная идея книги состоит в том, что Россия на протяжении последних пяти веков оказалась успешной в противостоянии натиску европейской цивилизации, оставшись единственной страной, которая сохранила независимость от империй, так или иначе покоривших остальной мир. Это стало возможным потому, что российские элиты, осознавая экономическое и техническое отставание от западных соседей, сумели полностью подчинить общество и направить все его ресурсы на защиту своей власти. Именно этот длительный период Маршалл По называет «Русским моментом в мировой истории».
Книга провокационна, автор переполнил свой текст парадоксами и противоречиями, зачастую сам обращая на них внимание читателей. При таком временном охвате неудивительно, что некоторые утверждения По кажутся фактически неверными, однако я не буду пытаться выловить в книге все неточности и ошибки, — в конце концов, я тоже не специалист по истории двух тысяч лет. Интереснее, мне кажется, обратить внимание на некоторые острые наблюдения и на те утверждения, которые кажутся важными, несмотря на мое критическое к ним отношение.
Самой распространенной «глупостью, сказанной о русских» По называет «суждение о том, что они некоторым образом предрасположены к авторитарному способу правления». Но не успевает либерально настроенный читатель порадоваться этой фразе, как автор огорошивает его следующим утверждением: «Вечевые собрания Средневековья, Земские соборы, Боярские думы — все это сплошные фантазии о приятном, о том, чего никогда не было» (с. 17-18). Дело не в том, будто русские были природными демократами, а в том, что демократия относительно новое изобретение, а авторитарное правление было повсеместно распространено до недавних времен, так что Россия вовсе не была каким-то исключением.
Следующим заблуждением По считает утверждение, «что русским якобы свойственно прирожденное желание расширить свою территорию с помощью войны». Нет, отвечает автор, и тут русские ничем не отличались от других народов, — разве что тем, что на восточной границе они встретили малонаселенные земли с народами, ведущими традиционный образ жизни, и преуспели в покорении сибирских пространств (с. 19).
Наконец, автор считает представление о русском мессианстве результатом чтения русскими же историософами конца XIX века трудов Гегеля и не имеющим реальных оснований в прошлом.
Самым же большим заблуждением относительно России По называет представление, будто она является европейской или азиатской страной. На самом деле неверно ни то ни другое — она страна «российская» (с. 24).
Конечно, последнее утверждение не ново для жителей России, оно нередко звучит от российских политиков и медиаперсонажей. Однако тут возникает сомнение методологического свойства: конечно, каждую страну можно тавтологически назвать прежде всего «своей»: Франция — французская, Германия — немецкая. Отнесение страны и народа к какой-то более широкой общности — процедура внешней классификации, с одной стороны, и внутреннего самоопределения — с другой. Утверждение, что Россия не европейская, и в то же время не азиатская страна, ставит ее в этой классификационной схеме на один уровень не с Германией или Францией, а со всей Европой. В то же время идентичность россиян — их ответ на вопрос «кто мы такие?» — чаще всего делает их европейцами. Да и сам автор упоминает период в двести лет, когда Россия была участником европейской политики и ее признавали в качестве таковой сами европейцы. Маршалл По подробно и справедливо рассуждает, как Азия и другие континенты были сконструированы европейскими колонизаторами, но не затрагивает вопроса, как была сконструирована сама Европа. Кажется, именно здесь, в процессе изобретения Европы, надо искать основания создания европейского Другого из России. Впрочем, об этом до По писали Ларри Вульф и Ивэр Нойманн. Больше того, сам Маршалл По в своей «большой» монографии говорил о бинарных схемах (добро — зло, свобода — рабство), доминировавших в описаниях Московии европейскими путешественниками раннего Нового времени и помогавших европейцам описывать себя как противоположность восточному соседу.
Однако если мы не согласимся с постулируемым По исключением России из Европы, а представим ее одной из европейских держав, то самой проблемы в том, что она не оказалась подчинена Европой, не будет. Она и была Европой, а отношения между европейскими империями подчинялись другим международным закономерностям. Но тогда все красивое построение о полутысячелетнем «русском моменте» окажется под вопросом. Однако в книге и без этого есть меткие наблюдения.
Очень важным представляется мне наблюдение автора о том, что многие историки описывают русскую историю «с использованием терминов, обозначавших недостатки и неудачи». В самом деле, «у русских не было стремления к демократии, открытости, свободному рынку, а также ни малейшего интереса к национальному самоопределению». Отсюда следует вывод, будто русские «потерпели неудачу», — автор же утверждает, что если посмотреть на это не с европейской точки зрения, то это является доказательством того, что Россия «успешно отражала европейское давление на протяжении более чем пяти столетий» (с. 84). Я бы добавил, что описание России через отсутствие в ней важных, с точки зрения западных авторов, институтов зачастую приводит их к выводу о неизменности России. Действительно, если в стране плохо со свободой было и в XVI, и в XIX, и в XXI веках, то можно отождествить Ивана Грозного со Сталиным, а того с Путиным и вынести приговор о «неизменности» России, — как это делал, например, Ричард Пайпс. По, однако, показывает, что развитие страны надо определять не через то, чего в ней нет, а через то, что она сумела у себя создать.
По мимоходом бросает мысль, которую спустя много лет разовьет в солидный труд Юрий Слезкин: «партия Ленина совпадает с наиболее близким ее современным аналогом — радикальным религиозным культом» (с. 92).
Конечно, все читатели книги Маршалла По в 2024 году обратят внимание на его утверждение, будто в 1991 году «русский проект <...> прекратил свое существование». Последующее перечисление вызывает сложные чувства: «Партия утратила власть без надежды ее вернуть, а ее место заняла новая, демократически мыслящая элита. Варшавский договор утратил силу, а с НАТО были заключены новые соглашения по вопросам безопасности. Русские быстро усвоили западный стиль поведения, миллионы их устремились на Запад. Основные структуры русского пути к современности распались. Автократию сменила выборная демократия. Жестко контролируемая общественная сфера стала открытой. Командную экономику вытеснила хаотичная смесь бандитизма и капитализма, а некогда могущественные Вооруженные силы сведены к минимуму» (с. 104). Как мы знаем сегодня, констатация «окончания русского проекта», рифмующаяся с «концом истории», по Фукуяме, оказалась преждевременной. Похоже, Россия зашла на новый круг. Переводчик и автор послесловия Петр Ильинский видит в этом основания для гордости (с. 135), — но я бы еще подумал.
