Как соблюсти закон о запрете в России пропаганды ЛГБТ, педофилии и смены пола и сохранить книжный бизнес
В свете принятия нового закона о запрете в России пропаганды ЛГБТ, педофилии и смены пола у издателей больше вопросов, чем ответов. Как уберечь читателя от токсичного контента, но при этом не отправить блуждать в поисках интересующей информации на пиратские сайты в сети и не разрушить книжный бизнес? В списке произведений, которые, согласно закону, попадают под "подозрение", и классика, прочно утвердившаяся в школьной программе, и литература о всемирно известных людях искусства.
Ввиду широкого спектра действия закона сложно оценить все риски выпуска книг, затрагивающих распространение информации, отрицающей семейные ценности и пропагандирующей нетрадиционные сексуальные отношения.
За "круглым столом" в "РГ" на тему "Что такое пропаганда нетрадиционных отношений в литературе и как дальше жить книгам" решение для сохранения и дальнейшего развития книжной культуры пытались найти крупнейшие издатели, юристы, психологи, редакторы и писатели.
В ответе за классиков
Что такое классика, где она начинается и где заканчивается? И кто может дать ей определение?
Дмитрий Бак, директор Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля: Классика чувствуется интуитивно, а не юридически. Можно говорить о фиксированных формах ее существования: школьная программа, госстандарты по образованию и т.д. Но и у Пушкина, и у Лермонтова есть тексты, которые печатаются только в очень специальных изданиях, хотя прямых запретов на них нет.. Я уверен, что понятие "пропаганда", как и понятие "классика", можно толковать по-разному. Что же нам теперь не издавать философа Платона? Нет никакого сомнения, что у него не просто упоминание о нетрадиционных отношениях - это, местами, воспевание! Перед нами проблема не только юридическая, но и политическая, и информационная.
Уверены ли мы сегодня, что закон не имеет обратной силы, то есть могут ли быть приняты меры к уже вышедшим литературным произведениям?
Дмитрий Бак: Мы прекрасно понимаем, как действуют любые запреты. В 70-х годах были запрещены Лимонов, часть произведений Андрея Битова, Венечка Ерофеев и Саша Соколов. И запрет очень часто имел обратную силу, добавлял популярности. Кроме того, важно избежать волны самоцензуры. Неправильно было бы, создавая произведение о известных людях, замалчивать отдельные общеизвестные эпизоды.
Еще одно побочное последствие закона. Блюстители ортодоксии немедленно подогреют интерес даже там, где и темы никакой нет. А также коммуникационная логика осуждения. СМИ, если они видят дробь 12/6, умножают числитель и знаменатель на три, получая 36/18. На самом деле это просто цифра 2.
Необходим экспертный орган, который сформулирует понятные и четкие критерии, будет рассматривать каждый отдельный случай правоприменения. В него должны войти лингвисты, психологи, социологи, юристы, издатели, деятели культуры. Если этот орган будет действовать четко и внятно, миновав несколько кругов ложных обсуждений, определив, что такое "пропаганда", мы получим работающий закон. Возможно, логично создать такой совет при Департаменте государственной поддержки периодической печати и книжной индустрии Минцифры. У него должны быть конкретные, прописанные полномочия.
Евгений Капьев, генеральный директор издательства "Эксмо": Закон легко применить для СМИ, но книги - это принципиально другое, полка книжного магазина состоит преимущественно из лонгселлеров по всем областям знаний. Если сейчас слепо исполнять норму закона - мы лишимся огромного корпуса литературы, созданного до распада СССР, то есть в нашем понимании исторического и литературного наследия. В случае с книгами - это не просто контент, это физический носитель, за который несут ответственность автор, издатель, книжный магазин и библиотека. То, что другие медиа просто удаляют из интернета, мы должны убрать по всей цепочке, где каждое звено может быть оштрафовано в рамках текущей нормы.
Книжная индустрия в России производит около 25 тысяч национальных творческих продуктов. Таких индустрий в нашей стране можно по пальцам одной руки пересчитать, мы лучше всех конкурируем с мировыми брендами. Хотелось бы не разрушать эту индустрию.
На полках не значатся
Какое решение принять издателю, если в потенциально хорошей книге есть "сомнительный" эпизод, касающийся нетрадиционных отношений?
Алексей Ильин, генеральный директор издательской группы "Альпина":
Мы понимаем, что квир-литература, в которой тема лгбт-отношений персонажей главная, запрещена. Но ее доля на рынке минимальна, менее одного процента наименований. При этом есть огромный пласт книг, где тема ЛГБТ проходит 4-5 слоем, один абзац на книгу в 600 страниц. В нашем издательстве активный прайс-лист - это более двух тысяч наименований. И мы не знаем, в каких из этих книг есть вкрапления на эту тему. У некоторых издателей ассортимент еще больше, и у всех есть риск столкнуться с потоком заявлений во все возможные органы от бдительных, обиженных или оскорбленных граждан. И это парализует работу издателей.
Сейчас критерии того, что допустимо, а что нет по новому закону, очень размыты. Для прояснения критериев можно было бы, например, ограничить фрагмент в книге, который посвящен ЛГБТ тематике, тремя процентами текста. Возможно, это было бы технологически удобным решением.
Сейчас очень много контролирующих органов, которые могут наказывать за нарушение закона: с одной стороны, Роскомнадзор, с другой - МВД и Роспотребнадзор. За одну и ту же книгу издательство могут наказать бесконечное количество раз, если она продается в книжных магазинах по всей стране, распространяется в электронном виде. Каждая продажа - повод для штрафа. Непонятно, кто регулирует, кто кого наказывает и в каком размере этот штраф делится между издательством, магазином и автором, и делится ли вообще.
Елена Бейлина, главный редактор журнала "Университетская книга", руководитель Департамента по электронным ресурсам и цифровым коммуникациям книжного рынка Российского книжного союза: Я бы хотела оценить проблему еще с одной стороны. Речь о публичных библиотеках, которых в стране десятки тысяч. Для них это не менее острая тема. На данный момент коллеги при комплектовании фондов обязательно сверяются со списком экстремистской литературы, с которыми уже привыкли работать, хотя в свое время тоже было немало проблем.
Но как будет выстраиваться сейчас взаимодействие с поставщиками и что будет с книгами, которые уже приобретены и поставлены на библиотечные полки (то есть легально введены в оборот до поправок в законы) - серьезный вопрос. Кто будет осуществлять проверку сотен тысяч изданий, находящихся в библиотеках страны.
Я общалась с представителями российской библиотечной ассоциации, разумеется, они ждут аналогичный экстремистскому список изданий, рекомендованный экспертами, чтобы убрать из фондов книги, которые попадают под обновленные законы.
Однако на данный момент это невозможно реализовать, поскольку нет ни четких критериев оценки изданий, ни методических рекомендаций, ни прозрачной экспертной процедуры, ни ведомства, которое могло бы этот список формировать и поддерживать, ни регламентов попадания туда книг. 50-100 тыс. стоит экспертиза одной книги!
Кто последний в очереди к эксперту?
Где грань между пропагандой нетрадиционных отношений, ее демонстрированием и обычными человеческими взаимоотношениями? Даже классики нередко ходят по самому краю.
Вот, к примеру, цитата из "Обломова" Гончарова:
"- Ах, Андрей, - сказал он нежным, умоляющим голосом, обнимая его и кладя голову ему на плечо. - Оставь меня совсем... забудь...
- Как, навсегда? - с изумлением спросил Штольц, устраняясь от его объятий и глядя ему в лицо.
- Да, - прошептал Обломов".
Вали Енгалычев, профессор, руководитель Научно-исследовательского центра судебной экспертизы и криминалистики КГУ им. К.Э. Циолковского:
Классики "не ходят по краю", они передают свое личное восприятие и понимание действительности. А она чрезвычайно разнообразна. Поэтому любой фрагмент, имеющий признаки нарушения закона - действительные или кажущиеся - должен анализироваться только в контексте всего произведения, целостного текста. Всегда возникает вопрос: то, о чем говорит автор, является составной частью сюжета, развитием определенной художественной идеи, выражением его миросознания, или этот фрагмент притянут за уши к сюжету, чтобы возбудить читательский интерес и увеличить продажу книги? Поэтому если эти фрагменты могут быть безболезненно устранены или в мягкой форме отредактированы, они не нарушат главную авторскую интенцию.
Например, в советское время было достаточно произведений, имевших те или иные правки от редакторов, плоть до изъятий больших фрагментов текста, но они не перестали быть от этого талантливыми и читаемыми. А сколько у нас таких же талантливых фильмов! В то же время есть такие фрагменты, изъятие которых полностью лишает текст даже подобия некоей художественности, и становится более чем очевидно, что это - макулатура, и запретные темы нужны только для увеличения продаваемости среди подростков и людей с рудиментами подросткового поведения. Это - пошло.
Разве эксперт имеет право оценивать пошлость? То, что для одних пошло, для других - вполне приемлемо. Некоторые герои у классиков, например, ведут себя пошло и безнравственно.
Вали Енгалычев: Говоря о пошлости, я говорю не о пошлости главного героя или других лиц, а о пошлости текста без художественного содержания. К сожалению, примерно 90 процентов текстов, которые приходят на экспертизу в последнее время, передают человеческие отношения, отношения между близкими людьми в грубой, натуралистической, провокационной форме. Множество героев мировой литературы любили друг друга так страстно, что в случае смерти одного из них и для другого жизнь теряла всякий смысл. Но разве читатели потеряли что-то от того, что не стояли вокруг толпой со свечками? В то же время, как только эксперты указывают на фрагменты, нарушающие законодательство, выясняется, что некоторые из авторов либо правообладателей категорически против устранения этих фрагментов или их редактирования.
И меня настораживает создание совета с надзорными полномочиями, это похоже на Главлит. У меня и моих коллег в производстве еженедельно десятки текстов. И это не только литературные тексты, но аудио- и видеотексты. Если все это передавать в некий экспертный совет, там выстроится очередь на месяцы и годы. Эксперты будут коллективно обсуждать чье-то экспертное заключение, дискутировать, собирать консилиумы и пр. Тогда все книгоиздание остановится. Более целесообразна, по моему мнению, наработка кейсов с конкретными проблемными случаями и их решениями, которые помогут разобраться, как поступать с тем или иным текстом.
Вали Фатехович, вам можно добровольно сдать текст на экспертизу или вы рассматриваете их только после протокола о правонарушении, составленного компетентными органами?
Вали Енгалычев: Экспертиза текстов может быть как досудебная, так и судебная. В первом случае издательство или автор могут инициативно обратиться к эксперту, предполагая - и, как правило, при наличии на это оснований, - что конкретный текст может вызвать вопросы со стороны официальных или общественных организаций, отдельных граждан. После изучения текста эксперт укажет, есть ли в нем фрагменты, связанные с нарушением закона, и иногда даже может подсказать, как без потери целостности сюжета, главной мысли, переформулировать данный фрагмент. Но есть и фрагменты, не поддающиеся редактированию, их нужно будет только удалять. В случае же судебной экспертизы, если текст уже был обнародован, выводы эксперта будут категоричными - есть нарушения закона или нет. Такой текст дополнительному редактированию не подлежит. И опять же, исходя из экспертной практики, значительное количество, если не большинство судебных экспертиз такого рода, подтверждают версию надзорных инстанций и служат основанием для судебных решений.
Пираты XXI века
Был бы спрос, а издателей найдется. Не приведут ли подобные запреты к подпитке пиратских ресурсов, распространению самиздата и тамиздата?
Евгений Капьев: Совершенно верно! Как только мы уберем большее количество "сомнительных" книг из магазинов, у нас увеличится рост трафика пиратских ресурсов, где все есть в открытом доступе. Посещаемость иностранных пиратских ресурсов за третий квартал 2022 года - 300 миллионов заходов. Мы своими руками направляем туда аудиторию. Чаще всего платежеспособную молодежь, которая готова платить за книги, которые стоят недешево. Теперь они будут платить за программы для обхода блокировок - vpn и т.д., чтобы получить доступ к этим книгам. Если издатели будут перестраховываться из-за размытых формулировок, чтобы не попасть на штраф, то они и классику уберут. И эта цифра будет расти, так как у нас не приняты антипиратские поправки, мы не присоединились к антипиратскому меморандуму.
У меня на интервью первый вопрос: "Какую книгу еще запретили? Наша аудитория хочет ее купить, прочитать". Хорошо бы в рамках правоприменения учитывать, что на дворе XXI век, информация распространяется молниеносно, а пошлости и грубости в интернете достаточно. Запрещая литературу, мы всех отправляем к пиратскому контенту в сеть.
Риск создания зарубежных русскоязычных издательств тоже есть. Иностранцы перестанут продавать нам права, появятся издатели русскоязычных книг в Израиле, Прибалтике. Люди будут доставлять книги в чемоданах, как раньше, и они будут мегапопулярны.
Пройти по тонкому льду
Как теперь работать с иностранными правообладателями, цензурировать, купировать кусок из произведения, как это случилось с книгой Марка Мэнсона "Все хреново"?
Алексей Ильин: Когда речь идет о книгах иностранных правообладателей, то в 80 процентах случаев они не идут ни на какие изменения текста, им проще отказаться от сотрудничества. Сегодня более половины зарубежных правообладателей не работает с Россией, а те, кто работает, делают это под серьезным политическим давлением. Все больше книг выбывает из ассортимента, так как российским издательствам не продлевают права. И если мы не будем бережно относиться к правообладателям, которые продолжают сотрудничество, то проблем будет еще больше. С русскими авторами практически всегда можно договориться, но у нас в издательстве на данный момент 70 процентов переводной литературы.
А как быть с публикацией научных трудов, едва ли в них допустимы корректировки?
Павел Костюк, редактор импринта "АСТ" "Лед": Мы занимаемся публикацией исследований. У нас в портфеле сто процентов переводных книг, это философская, интеллектуальная литература. Сто раз подумаешь, стоит ли рисковать, выпуская ее. Когда речь идет о серьезных исследованиях, многие правообладатели запрашивают на согласование перевод. На моей практике они редко соглашаются с минимальным цензурированием, изъятием фрагментов. Не думаю, что получится обойти все это иносказательно, подать помягче.
Писать или не писать
Платону и Гончарову уже все равно, а что делать современным писателям? Класть произведения в стол до лучших времен? Или самому избегать подобных тем?
Павел Басинский, писатель: Я не совсем понимаю, как писать, допустим, биографию Клюева, Кузмина, Оскара Уайльда. С другой стороны, если это будет писать человек, которого интересует только аспект нетрадиционных предпочтений героя, то это будет просто плохая биография.
Но в первую очередь это издательская проблема, с таким законом им будет трудно. А писатель вообще не должен быть в хороших отношениях с властью. Конечно, он может и служить власти, и талантливо служить. И такие примеры мы знаем. Но может и не соглашаться с ней. Написал, не напечатали, возможно, это еще больше его прославит.
Александр Снегирев, писатель: Во времена Шекспира в театре на сцене играли только мужчины. И это было традицией. В какой-то момент традиция изменилась. И сейчас, если мужчина оказывается в подобной ситуации, это уже ставится под сомнение. И выдается за некую пропаганду. Важно понимать, что традиция не статичная вещь. В искусстве в принципе никакой традиции быть не может, как и в любом виде человеческой деятельности. Только полемика с традицией обеспечивает прогресс. Дмитрий Бак упомянул Платона. Платон - это традиция или нет? Это один из столпов, на котором держится вся наша цивилизация. А вещи, говоря современным языком законодателей, пропагандировал весьма крамольные.
Я не скажу ничего нового, если напомню, что нет ничего более желанного, чем запретный плод. Поэтому разговоры о каких-либо запретах решают чьи-то политические локальные задачи. На мой взгляд, мы путаем традиции с сиюминутной конъюнктурой.
Предупрежден - значит вооружен
Как сегодня издавать подростковую литературу, как разговаривать на сложные темы с этой аудиторией?
Марина Кадетова, главный редактор издательства "КомпасГид": С принятием этого закона у меня возникло ощущение дежавю, потому что издательства, выпускающие детскую и подростковую литературу, живут в этом не с декабря, а уже 10 лет, подчиняясь закону № 436 "О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию". С ним была аналогичная ситуация: закон приняли, но издатели не понимали, как с ним работать, возникло множество вопросов, ответов на которые не было. Спустя десять лет, в декабре прошлого года, была принята в 3-м чтении поправка к закону, отменяющая большую часть маркировок, оставляющая только 18+, которая издателям и читателям понятна.
Поддерживаю вопросы и опасения коллег-издателей.
Прозвучало предложение создать экспертный совет для оценки произведений. На мой взгляд, идея совершенно дикая, потому что это усложнит все процессы, увеличит сроки издания книг, мы годами будем ждать, как в Китае, разрешение на публикацию.
Можно было бы ставить дисклеймер "В данном произведении упоминаются отношения, противоречащие традиционным ценностям РФ". Это отсечет аудиторию, которая это не приемлет.
Не совсем понятно, как быть с упоминанием смены пола. Подразумевается реальная смена пола, операция и гормональная терапия, как пропаганда? Или, как мы часто встречаем в детских книгах, например, переодевание, когда герой выдает себя за лицо противоположного пола? Это пропаганда, призыв или это часть игры, часть жизни, которая постоянно встречается в детстве? Ответов на это нет.
Евгений Капьев: Марина привела хороший пример, затронув закон о защите детей от информации. Он привел к стагнации детской литературы, ее доля в нашей стране меньше, чем во всем мире из-за путаницы с маркировкой. Тему секса убрали в книги 18+. К чему это привело? Наша страна номер один по абортам, так как с этой темой девочки знакомятся на операционном столе. Где аудитория будет знакомиться с темой ЛГБТ и смены пола? Тоже не там, где хочет государство. А где узнавать про это, если в литературе об этом не говорят. Как быть с научной литературой, энциклопедической? В энциклопедии про секс тему ЛГБТ и смену пола тоже убрать? Аудитория опять же будет искать ответы на эти вопросы на пиратских ресурсах.
Поезд дальше не идет
Планируют ли издатели вводить новую штатную единицу "редакторов-цензоров", которые будут сосредоточены именно на отслеживании потенциальных нарушений в книге? Какие затраты понесет издатель?
Евгений Капьев: Мы не планируем вводить редактора-цензора, направлять все спорные книги на экспертизу тоже проблематично. Это увеличит себестоимость книг, так как экспертиза одной книги обходится в 50-100 тысяч. Даже если внутренний эксперт разрешает издать книгу, но он не аккредитован Минцифры, то непонятно, что с ней будет дальше.
Евгений Селиванов, директор департамента по развитию контента "ЛитРес": В упрощенном представлении, книги попадают в ЛитРес двумя путями: от издательств и напрямую от авторов. И если издатели знают свои книги, фактически определяют, издать книгу или нет и в какой форме ее издать, то мы являемся фактически магазином-распространителем.
С самиздатом картина иная: авторы публикуют свои книги с нашей помощью, и на нас, безусловно, лежит больше ответственности за их содержание.
Лет десять назад такое явление, как самиздат, было для авторов первым шагом на пути к успеху в литературе, "бульоном", из которого авторы появлялись, их замечали издатели. На текущий момент рынок самиздата настолько большой, что, по разным оценкам, он составляет около четверти рынка цифровых книг. Емкость рынка самиздата по итогам прошлого года - около 3 млрд рублей. Это сотни тысяч опубликованных книг в открытом доступе. Для многих авторов это уже не начало пути, а основное занятие и источник заработка.
Издатель готовит книгу к выпуску несколько месяцев - автор самиздата через полчаса после написания публикует главу книги и обсуждает ее с читателями. Скорости другие. И риски тоже. Если риск приостановки деятельности компании на 90 дней для большого бумажного издательства я условно могу сравнить с тем, как тормозит поезд, для ЛитРеса это как рубильник на подстанции дернуть. Р-раз - и нет света в доме: мы перестали выпускать и продавать книги.
При публикации нескольких тысяч книг в месяц, какой штат сотрудников нужно иметь, чтобы полностью прочитать их? Для принятия решения, какая книга может быть опубликована, а какая - нет, мы бы очень хотели понимать четче правила игры, так как у нас с этим работают модераторы. Нам эта информация нужна не в меньшей степени, чем нашим авторам, которые будут лучше представлять, что они писать могут, а что - нет.
Самиздат - важный источник ресурсов для роста российского книгоиздания. Такое явление, как самиздат, уже сейчас принципиальным образом меняет то, какой книжная индустрия станет послезавтра.
Анна Бессмертная, юрист, руководитель юридической службы издательского сервиса Rideró: На сегодняшний день норма закона сформулирована очень размыто и вызывает огромное количество вопросов с точки зрения практического применения. Исходя из буквального толкования, маркировать книги "18+" и продавать можно, если в них содержится "демонстрация", но не "пропаганда", но при этом нет ни одного нормативного акта, который бы позволил четко определить разграничение между этими терминами, в словаре они очень сходны. А толкование с обращением к словарю - одна из возможностей защиты прав в суде. Сегодня для издателей, книжных магазинов и авторов разница между двумя этими терминами - штраф или приостановление деятельности на 90 суток.
При необходимости дать правовое заключение юрист сначала смотрит на законы, потом на разъяснения этих законов, которые выпускают компетентные органы, или постановления Конституционного суда. В третью очередь мы смотрим на практику применения закона. На данный момент у нас нет никаких релевантных разъяснений про новые нормы ни от МВД, ни от Роскомнадзора, ни от Роспотребнадзора.
Сложно прогнозировать будущее, но слова коллег подтвердили мои грустные догадки. В отсутствие каких-либо разъяснений мы постепенно будем уходить в самоцензуру, не понимая, где грань между "традиционными" и "нетрадиционными" ценностями. Мы уже сейчас внимательнее относимся к книгам, где упоминаются темы чайлдфри, а также к феминистской литературе, фэнтези, фуррифэнтези (фурри - субкультура, которая объединяет людей, интересующихся антропоморфными животными в изобразительном искусстве, анимации, художественной литературе и дизайне). У нас огромный объем литературы, которая лежит в смежных отраслях и не описывает напрямую ЛГБТ, не пропагандирует смену пола. Самоцензура приведет к тому, что крупные издательства и книжные сети будут придерживаться консервативного подбора портфеля, чтобы минимизировать "небезопасный" контент. Для независимых издательств и книжных сетей, для сервисов самиздата - это будет означать потенциальную смерть, потому что одновременное сокращение портфеля и первый же штраф или приостановление деятельности просто убьет компанию с финансовой точки зрения. Поэтому существование закона без разъяснений, без практики применения - это вакуумное законодательство. Оно распространяется одновременно ни на что и на все.
Екатерина Кожанова, директор департамента по стратегическим коммуникациям Издательской группы "Эксмо-АСТ": На фоне всех запретов, регулирования, хотелось бы понять, что будет сделано для пропаганды традиционных ценностей? Что мы можем противопоставить тем трендам, которые возникают из интернета, из западного контента, тик-тока, то, что провоцирует читательский спрос. Давайте говорить о том, что мы предлагаем взамен!
