Как оппозиция к власти отразилась на литературной судьбе Замятина

1 февраля 1884 года в городе Лебедянь Тамбовской губернии (в настоящее время относящимся к Липецкой области) родился Евгений Замятин, в семье священника и профессиональной пианистки. Такие браки, конечно, были возможны и тогда.

Если вам когда-либо довелось пройти на автомобиле через Тульскую, Липецкую, или Тамбовскую области, вы, возможно, обратили внимание на прекрасные названия сел и районных городов, которые встречаются здесь. Ефремов, Лебедянь, Красивая меча... Некоторые из них стали названиями рассказов Ивана Тургенева из цикла "Записки охотника": "Лебедянь", "Касьян с Красивой Мечи"... Где-то по дороге перед вами появляется дорожный указатель: "Благодать". И вот вы въезжаете в село с таким же названием. А на выезде другая табличка: "Благодать", но уже зачеркнутая. Вы выехали из благодати. Но вы знаете, что впереди вас ждет нечто такое же удивительное.

Замятин сначала учился в Лебедянской, а затем в Воронежской гимназиях, где успешно закончил обучение с золотой медалью. Однако точные науки давались ему хуже гуманитарных. "В гимназиях я получал высшие оценки за сочинения и не всегда ладил с математикой. Возможно именно поэтому (через упрямство) я выбрал наиболее математическое направление: кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института".

Впрочем, точные науки давались ему хуже гуманитарных. "В гимназиях я получал пятерки с плюсом за сочинения и не всегда легко ладил с математикой. Должно быть именно потому (из упрямства) я выбрал самое что ни на есть математическое: кораблестроительный факультет Петербургского политехникума".

Автор "Автобиографии" явно скромничал. Инженер-кораблестроитель из него получился превосходный. Во время Первой мировой войны он был откомандирован в Англию для строительства ледоколов для России на верфях Ньюкасла и Глазго. Он был представителем заказчика при строительстве ледоколов "Святой Александр Невский" (после революции переименован в "Ленин"), "Святогор" (потом "Красин"), "Минин", "Пожарский", "Илья Муромец", а также еще пяти маленьких ледоколов.

Но и до этого Замятин успел многое. Путешествовал по Ближнему Востоку и Африке. Увлекся социалистическим учением и в 1905 году (самое опасное время) вступил в РСДРП в большевистскую фракцию. Случайно оказался свидетелем восстания на броненосце "Потемкин". Неоднократно был арестован и высылался из Петербурга, где затем жил на нелегальном положении.

Увлеченность социалистическими идеями не оставит Замятина и в эмиграции, и когда он писал свое самое знаменитое на весь мир произведение - роман "Мы", который всеми, в том числе и Джорджем Оруэллом, автором романа "1984", признан первым романом в жанре "антиутопии", по сути, и созданным Замятиным. Он не отказался от советского гражданства до конца своих дней и в 1934 году, живя в Париже, был заочно принят в Союз советских писателей, а в 1935-м участвовал в антифашистском конгрессе писателей как член советской делегации.

Вернувшись в Россию в 1917 году, Замятин немалые надежды возлагал на русскую революцию, в том числе и на Октябрьскую. Но ужасы Гражданской войны сильно поколебали его любовь к большевизму, и он стал выступать в газетах с критикой новой власти. (Кого-то это удивит, но некоторое время после Октябрьской революции еще могли выходить оппозиционные газеты. Например, "Новая жизнь", где Максим Горький печатал свои "Несвоевременные мысли". Потом, конечно, они все были закрыты.)

Оппозиция к власти сильно отразилась на литературной судьбе Замятина. К этому моменту он был уже известным писателем, автором восхитительных рассказов и повестей: "Уездное", "Островитяне", "Ловец человеков" и других, которые были высоко оценены Максимом Горьким, вообще относившимся к Замятину с особенной теплотой и немало ему помогавшим. Одновременно Замятин разрабатывает свою теорию прозы в статьях "Новая русская проза", "О синтетизме", "О литературе, революции, энтропии и прочем" и других. В частности, он выдвигает принципы нового видения мира, не в плоскости, а в многомерном, "эйнштейновском" измерении. В это же время он становится наставником новой генерации прозаиков, объединившихся в группу "Серапионовы братья": Федин, Каверин, Зощенко, Всеволод Иванов и другие. А также принимает активное участие в работе горьковского издательства "Всемирная литература", где заведует целым отделом.

В 20-е годы начинается откровенная травля Замятина со стороны "юрких" (так он называл писателей и критиков, легко приспособившихся к новой власти). Его перестают печатать, жестоко ругают в прессе, а его инсценировку "Левши" Лескова под названием "Блоха" снимают с репертуара все театров.

В 1931 году он вынужден написать личное письмо Сталину с просьбой выехать за границу. Само по себе это письмо является любопытным человеческим документом. Понятно, что автор не критикует "вождя всех народов". Но тон письма исключительно смел и благороден. Благодаря участию Горького просьба Замятина была удовлетворена. Выехав с женой за границу, он поселился в Париже.

Но еще до этого, в 1920 году он закончил роман "Мы", переведенный (и впервые вышедший в Америке) на английский язык, а затем и на многие другие. Этот роман принес ему мировую славу, но в России был впервые опубликован только в 1988 году.

В эмиграции Замятин пишет книгу "Лица", куда вошли его воспоминания о Чехове, Блоке, Горьком, Леониде Андрееве и других. Это одни из лучших воспоминаний об этих людях. В них столько теплоты и в то же время тонкого юмора, что, читая их, нельзя не влюбиться в персонажей.

Во Франции Замятин также написал сценарий к первой мировой экранизации пьесы Горького "На дне".

Он умер в Париже в нищете 10 марта 1937 года от сердечного приступа и был похоронен на парижском кладбище в Тье.

Из письма Замятина Сталину

Уважаемый Иосиф Виссарионович, сердечный автор настоящего письма обращается к Вам с уважением и просьбой о вмешательстве в данную ситуацию.

Для меня, как для писателя, лишение возможности творить является настоящим бедствием, именно этот факт представляет собой подобие смертного приговора. Нынешние обстоятельства сложились таким образом, что продолжение творческого пути становится невозможным, ведь невозможно писать в атмосфере постоянной, нарастающей травли со стороны различных критиков и прессы.
Я не преследую цель приукрасить свое положение, но я осознаю, что первые 3-4 года после революции среди моих произведений могли быть такие, которые вызывали недовольство. Я всегда был известен своим склонным к откровенности образом мышления, и требовал открытости в вопросах истинности. Я никогда не стеснялся высказывать свое отношение к подражательству в литературе и преследованию литераторов.

С тех пор, что я впервые выразил свое мнение ярко и остро в одной из моих статей в журнале "Дом искусств" в 1920 году, началась целенаправленная кампания против меня в печати. Эта кампания не утихает до сих пор и превратилась в нечто абсурдное, и в итоге меня превратили в символ враждебной советской идеологии. Все мои опубликованные произведения подвергались критике, преследуя только одну цель – найти в них дьявольский замысел. Так, в одной из моих сказок ("Бог"), датированной 1916 годом, некий критик нашел в ней "издевательство над революцией в связи с переходом к НЭПу", а в рассказе ("Инок Эразм"), написанном в 1920 году, другой критик увидел "притчу о поумневших после НЭПа вождях". Вне зависимости от содержания моих произведений, мне достаточно было именно своей подписи, чтобы объявить эти произведения криминальными.

Я признаю, что не желаю выглядеть как оскорбленная невинность. Однако, я всегда стремился говорить правду, не заботясь о преимущественности ее уместности в тот или иной момент.