Как эволюционировало творчество Толкина под влиянием его религиозных взглядов

Спор о том, положительно или отрицательно влияет религия на мораль, видимо, вечен — прежде всего потому, что и моральные оценки, и трактовки определённых фактов различаются в зависимости от личности обсуждающего этот вопрос и его собственной картины мира.

В этом плане интересно было бы посмотреть на влияние религиозного мировоззрения на мир целиком вымышленный, где автор (а через него — и читатель) точно знает, что именно и почему происходило так или иначе, и при этом разрабатывавшийся писателем на протяжении многих десятилетий, более полувека.

Я, конечно же, говорю о созданной Толкином вымышленной вселенной Средиземья — одной из наиболее проработанных фэнтезийных вселенных, когда-либо создававшихся.

Массовый читатель нередко считает главным произведением по миру Средиземья знаменитый «Властелин Колец» (самое известная работа Толкина, принесшая писателю всемирную славу и популярность), однако в действительности таковым является не он, а «Сильмариллион», опубликованный уже после смерти Толкина-старшего, в 1977 году, его сыном Кристофером, однако начатый самим Толкином ещё в 10-ых годах XX века. Об эволюции творческого замысла Толкина на протяжении всего этого времени можно судить по опубликованному Кристофером в 1983—1996 годах сборнику черновых текстов Толкина в двенадцати томах под названием «История Средиземья».

Ключевой сюжет «Сильмариллиона», лежащий в основе данной вселенной ещё на стадии «Книги Утраченных Сказаний», когда Толкин не придумал ни историю падения Нуменора, ни историю создания Колец Власти — история нолдор (или, в ранних текстах — «(г)номов», «нолдоли»), самого творческого и одарённого из эльфийских народов[1], который против воли высших сил, Валар (персонажей, архетипически соответствующих скорее языческим богам, но, по замыслу Толкина, являющихся высшими из ангельских духов-Айнур, созданными Богом-Творцом — Эру Илуватаром) отправляются в Средиземье, ища свободы от опеки высших сил и стремясь отомстить Морготу (злому духу, тождественному дьяволу христианской демонологии) за похищение своих сокровищ (в частности, их предводитель и величайший из их мастеров, Феанор, хочет вернуть Сильмарилы, созданные им волшебные камни, хранящие изначальный Свет).

По дороге в Средиземье нолдор устраивают резню в Альквалондэ, гавани народа эльфов-мореходов, тэлери (или, в ранних текстах, «солосимпи»), отказавшихся предоставить нолдор свои корабли для того, чтобы покинуть Валинор, царство Валар на крайнем западе. В результате этого Валар отворачиваются от нолдор окончательно, и нолдор вместе со своими союзниками из числа народов Средиземья (эльфов, оставшихся в Средиземье, и дружественных к эльфам людей) вынуждены вести безнадёжную войну (Войну Камней, то есть Сильмарилов) с превосходящим их по силе Морготом. Враги Моргота совершают чудеса отваги, однако в итоге терпят поражение (в том числе — из-за внутренних раздоров между эльфами и предательства части людей). Но в момент, когда кажется, что всё потеряно и Моргот одержал в войне безоговорочную победу, Валар приходят на помощь нолдор и их союзникам — и повергают Моргота.

Данный сюжет для Толкина был вовсе не фантазией на отвлечённую тему. Как он писал своему сыну Кристоферу:

«Среди всех твоих страданий (часть из них — чисто физические) я ощущаю потребность каким-то образом выразить свои чувства касательно добра и зла, красоты и безобразия: осмыслить их, вскрыть, так сказать, нарыв. В моём случае это всё породило Моргота и “Историю номов”».
(Письмо 66).

Толкин являлся глубоко верующим христианином, но при этом как лингвист и филолог, изучающий литературную традицию германских народов, любил фольклор и мифологию древних германцев ещё на языческой или полуязыческой традиции их истории. Толкин, создавая вымышленный мир Средиземья, хотел создать «мифологию для Англии»[2] — причём мифологию, которая, используя материал языческой эпохи, в то же время содержала бы христианский моральный и религиозный посыл[3].

Из мотивов германской языческой мифологии Толкина больше всего интересовала тема «северного мужества» — готовности бороться даже в той ситуации, когда поражение неизбежно (ср. с положением героев Толкина, которые вынуждены бороться против Моргота, понимая, что высшие силы, скорее всего, не придут им на помощь[4]); лично для меня этот мотив — одна из наиболее эстетически привлекательных черт «Сильмариллиона».

Рассуждая в посвящённом «Беовульфу» эссе «Чудовища и критики» о мотиве Рагнарёка, гибели богов и мира в столкновении с чудовищами в конце времён, Толкин отмечает:

«В скандинавских мифах боги, по крайней мере, заключены в пределы Времени и обречены на гибель, как и их союзники. Они ведут бой с чудовищами и внешней тьмой. Они собирают героев для последнего отчаянного сопротивления <…> Северная мифология — и в этом её сила — проблему признала: поместила чудовищ в центр и отдала им победу, но не славу, нашла действенное, но ужасное решение в одной лишь воле и мужестве. «Как рабочая теория — совершенно непоколебимо». Действенность этого средства такова, что, в то время как роль более древней южной мифологии навсегда свелась к литературному украшению, дух северной даже в наше время всё ещё способен возродиться. Он в силах обойтись и вообще без богов, как в случае goðlauss [безбожного — др. исл.] викинга: боевой героизм ради героизма. Но не стоит забывать о том, что было совершенно ясно автору «Беовульфа»: за героизм расплачиваются смертью».

Нетрудно заметить родственный мотив в толкиновском сюжете (одном из ключевых для его вымышленного мира и присутствовавших ещё на стадии «Книги Утраченных Сказаний») о злосчастной судьбе Хурина (Урина «Утраченных Сказаний») и его сына Турина Турамбара (и всей остальной их семье, также погибшей), людей, оставшихся верными союзу с эльфами и проклятых за это Морготом. В «Турамаре и Фоалокэ», одном из рассказов «Книги Утраченных Сказаний», Мэлько (Моргот «Утраченных Сказаний») намеревается заставить Урина, попавшего к нему в плен, служить ему:

«Однако ни угроза пытки, ни обещания богатой награды не заставили Урина поддаться, ибо он молвил:

 — Нет! Делай, что хочешь, но меня ты никогда не приневолишь творить своё злое дело, о Мэлько, ты, враг богов и людей.

 — Верно, — ответствовал Мэлько в гневе, — уж более не попрошу я тебя о том и даже не стану принуждать, однако на дела мои, что мало придутся тебе по душе, будешь ты взирать, сидя здесь, и не сможешь двинуть ни рукой, ни ногой, дабы помешать им.

Такую пытку измыслил Мэлько на горе Урину Стойкому, и, поместив его на высокое место в скалах, встал рядом и проклял Урина и род его ужасными проклятьями валар, обрекая их на горькую участь и скорбную кончину; однако дал Урину видение, дабы тот мог узреть злоключения жены своей и детей, бессильный помочь, ибо волшебство удерживало его на сей вершине.

 — Знай же, — рек Мэлько, — что над историей Турина, сына твоего, и люди, и эльфы станут проливать слезы, где бы ни собрались они, дабы рассказывать предания.

Но Урин ответствовал:

 — Однако его никто не станет жалеть за то, что трусом был отец его».

В более поздних «Детях Хурина» Турин говорит о своём отце эльфу Гвиндору:

«И вот что ещё я скажу: пусть краткая жизнь отмерена смертным в сравнении с эльфами, они охотнее расстанутся с ней в битве, нежели обратятся в бегство или покорятся. Стойкость Хурина Талиона — великий подвиг; и пусть Моргот убьёт героя, но самого деяния ему не отменить. Деяние это почтят даже Владыки Запада, и разве не вписано оно в историю Арды, что не зачеркнуть ни Морготу, ни Манвэ?».

История Турина имеет трагический финал — он невольно губит всех, с кем связывается, приносит беду во все края, где появляется, по неведению становится мужем собственной сестры Ниэнор (утратившей память в силу козней злых сил) и в итоге кончает с собой. Однако до самой своей гибели он борется с Морготом и его слугами, убивает чудовищного дракона Глаурунга, Отца Драконов и величайшего из нелетающих драконов Средиземья — и в конце времён сыграет роль в окончательном поражении Моргота (в некоторых своих черновиках Толкин даже допускал, что именно воскресший из мёртвых Турин убьёт Моргота в Дагор Дагорат, аналоге Апокалипсиса в истории Средиземья):

«Но ныне молитвы Урина и Мавуин дошли до самого Манвэ, и боги сжалились над их несчастной судьбой, посему эти двое, Турин и Ниэнори, вступили в Фос’Алмир, огненную купель, ту, что Урвэнди и её девы сотворили века назад до первого восхода Солнца, и так омылись они от всех своих скорбей и позора, зажив среди благословенных подобно сияющим валар, и ныне любовь брата и сестры сделалась прекрасна; но, поистине, Турамбар встанет подле Фионвэ при Великом Разрушении, и Мэлько и его драконы проклянут меч Мормакиль».
(«Турамбар и Фоалокэ»).

Также в «Турамбаре и Фоалокэ» упомянуто «Очищение Турамбара и Вайнони, что путешествуют в сиянии над миром и идут с воинствами Тулкаса против Мэлько» (Вайнони — раннее имя Ниэнор).

Тот же мотив присутствует в сюжете о падении Гондолина — тайный город Гондолин, прекраснейший из всех, что возвели нолдор в Средиземье, вследствие предательства оказывается обнаружен и разрушен полчищами Моргота, однако его защитники при обороне покрывают себя немеркнущей славой, а слуги Моргота в ходе сражения с ними несут огромные, доселе невиданные потери:

«Тогда возопил Рог:

 — Кому страшны балроги со всеми их ужасами? Смотрите, вот они, эти проклятые твари, что многие века мучили детей нолдолов, а теперь поджигают город у нас за спиной. Ко мне, воины Гневного Молота, расплатимся с ними за их злодеяния!

И воздел он свою булаву на длинной рукояти; и в пылу битвы проложил себе путь к самым воротам, ныне поверженным; и весь народ Молота и Наковальни мчался за ним клином, и искры сыпались у них из глаз от неудержимой ярости. Великим подвигом была та вылазка, и до сих пор поют о ней нолдолы, и немало орков рухнуло вниз и нашло свою смерть в пламени; а воины Рога взбирались даже на железных змей и нападали на балрогов, и тяжело ранили многих, несмотря на то, что те были вооружены огненными бичами и стальными когтями и огромного роста. Нолдолы сравнивали их с землей или, вырвав бичи, обращали их против самих балрогов, обжигая и раздирая их тела, как они сами некогда обжигали и раздирали гномов; так много балрогов перебили они, что просто диво, и устрашились полчища Мелько, ибо до тех пор ещё ни один балрог не погибал от рук эльфа или человека».
(«Падение Гондолина» из «Книги Утраченных Сказаний»).

Можно вспомнить и эпизод из «Сильмариллиона», в который Феанор, предводитель отправившихся в Средиземье нолдор, на слова Мандоса, одного из Валар, предрекающего нолдор в Средиземье поражение и чудовищные страдания («бессчётные слёзы»), отвечает:

«Многими бедами угрожают нам, и не меньшее зло среди них — предательство; но одного не сказали нам — что пострадаем мы от трусости; от малодушных или страха перед малодушными. Потому объявляю я, что мы пойдем вперёд; и вот что добавлю я к вашему приговору: деяния наши станут воспевать в песнях, пока длятся дни Арды».

В конечном итоге в этом с Феанором оказываются вынуждены отчасти согласиться даже Валар:

“Но при последних словах Феанора о том, что по крайней мере свершения нолдор будут вечно прославлять в песнях, Манвэ поднял голову, точно услышав голос издалека, и молвил: «Да будет так! Дорогой ценою заплатят за эти песни, и все-таки они того стоят. Ибо иной цены не дано. Только так, как и возвестил нам Эру, красота, доселе неведомая, должна прийти в Эа, и зло ещё обернется добром»”.

Однако нельзя не отметить, что, сравнительно с «Книгой Утраченных Сказаний» «Сильмариллион» претерпел ряд изменений, связанных, в первую очередь, с изменением авторской концепции Валар. В «Книге Утраченных Сказаний» они ближе к языческим богам, чем к христианским архангелам — среди них присутствуют кровожадные бог и богиня войны Макар и Меассэ[5] (исчезающие в позднейших текстах), а Мандос, владыка чертогов усопших, предстаёт как мрачное существо, не любящее солнечный свет[6]. Сказано, что «люди любят Манве даже больше, чем могучего Улмо, ибо он никогда не имел намерения причинить им вред, а при этом он так же честен и так же ревностен в своей власти, как и тот древний из Ваи» («Музыка Айнур») — то есть на стадии «Книги Утраченных Сказаний» от других Валар могла исходить угроза для людей.

Как отмечает Сергей Алексеев, автор биографии Толкина:

«Иная картина в «Забытых сказаниях»: здесь концепция Валар почти диаметрально противоположна. После сотворения мира между Айнур произошёл спор. Те, «кто в своей музыке был поглощен думами о промысле и замысле Илуватара и пёкся только о том, чтобы изложить его, не украшая какими-то собственными изобретениями», остались с Творцом. Другие (в их числе Мелько) откололись от остальных и «умоляли Илуватара позволить им поселиться в пределах мира». Они вызываются быть хранителями, но, как выясняется в дальнейшем, двигали ими гордыня и жажда власти над Детьми Илуватара — прежде всего людьми. «Всецело прозревая сердца их, Илуватар всё же внял желанию Айнур». Валар спускаются в мир, и первым из них в огне низвергается Мелько. В ранней версии эти духи, по мере развития сюжета многократно проявляющие гордыню, близорукость и эгоистичность, — действительно вполне «языческие боги». И если Мелько и его присные — очевидные демоны, то Валар Валинора (за редкими исключениями) в «Книге» — существа полудемонической природы, прикованные к земле и аиру в наказание за свою гордыню, хотя и не последовавшие за мятежом Люцифера».

В «Книге Утраченных Сказаний» решение Валар отказаться от помощи нолдор и закрывать Валинор от внешнего мира наиболее дальновидные и дружественные к людям Валар — Манвэ, владыка воздуха, и Ульмо, владыка вод — характеризуют как преступное:

«Тщетно Улмо в прозрении молил о жалости и прощении для нолдоли, напрасно Манвэ открывал тайны Музыки Айнур и цель бытия мира; долгим и весьма шумным был тот совет и исполнен горечи и полыхающих слов больше любого другого, бывшего впредь. Посему Манвэ Сулимо наконец ушёл оттуда, молвив, что ни стены, ни крепостные валы не оградят их от зла Мэлько, что уже живёт средь них, затуманивая весь их разум».
(«Сокрытие Валинора»).

Однако по мере возрастания тенденции к «ангелизации» Валар в более поздних текстах Толкина, в рамках которой они переосмысляются автором как наместники Бога, поставленные им над миром, осуждение этого решения исчезает. Напротив, решение Валар воздержаться от немедленного выступления против Моргота в «Сильмариллионе» переосмысляется как поступок, предпринятый ими во имя безопасности человеческого рода («хильдор» — люди, «квенди» — эльфы):

«И действительно, говорится, что, как Валар начали войну против Мелькора во имя квенди, так на сей раз они воздержались от битв во имя хильдор, Пришедших Позже, младших Детей Илуватара. Ибо столь ужасные разрушения в Средиземье повлекла за собою война против Утумно, что опасались Валар, как бы на этот раз не случилось худшего, ибо предначертано было, что хильдор смертны, и слабее квенди пред страхом и бурями мира. Более того, не открылось Манвэ, где пробудится род людей: на севере, юге или на востоке».

В позднем черновом тексте под названием «Преображённые Мифы» этот мотив получает дальнейшие развитие — решения Валар представляются как следствие мудрого расчёта, направленного на благо для обитателей Средиземья (причём получившееся объяснение весьма цинично — по версии «Преображённых Мифов», Валар решили вести войну с Морготом посредством восставших против них нолдор):

«На предмет обсуждения можно посмотреть иначе. Закрытие Валинора от восставших Нолдор (которые покинули его добровольно, и после предупреждения) было справедливым. Но если мы осмеливаемся приписывать Древнему Королю какие-то мотивы и обсуждать его ошибки, то, высказывая свое мнение, нам нужно помнить несколько вещей, Манвэ был мудрейшим и осмотрительнейшим духом на Арде. Он представлен обладающим великими знаниями о Музыке в целом, кроме того (единственный из лиц того времени) он владеет мощью, достаточной для прямого общения с Эру. Он должен был ясно осознавать то, что мы понимаем с большим трудом: появление нового зла и нового добра — неотъемлемая деталь «истории» Арды. Особый аспект этого — обращение стараний Исказителя и его наследников в оружие против зла. Рассмотрим ситуацию после побега Моргота и восстановления его обиталищ в Средиземье. Отважные Нолдор лучше всего удерживали Моргота на Севере — фактически в осаде, в то же время не побуждая его к буйству нигилистического разрушения. Между тем люди (или те из них, кто сбросил с себя тень Чёрного Владыки) встретились с народом, видевшим Благословенное Королевство. Общаясь с непримиримыми Эльдар, Люди возвысились до максимально возможного для них состояния. Два брака влили в род Людской кровь благороднейших эльфийских Домов, подготовив человечество к тогда ещё далеким дням «увядания» Эльфов. В таком случае, последнее явление Валар, закончившее падением Тангородрима, может быть не вынужденно задержанным, а точно рассчитанным по времени».

В другом позднем тексте Толкина — «Законы и Обычаи Эльдар» — и вовсе прямо высказывается мнение, что критиковать Валар — совершать грех:

«Те, кто дает плохие советы или говорит против Властей (и даже против Единого, если отваживаются) — несут зло, и их нужно остерегаться, будь они во плоти или развоплощены».

Таким образом, мы видим любопытную метаморфозу — пока Толкин рассматривал придуманных им Валар как своего рода «языческих богов», существ, не однозначно-благих в моральном плане (хотя и способных — по крайней мере, в лице лучших своих представителей — заботиться о чужом благе и, в целом, более дружественных к эльфам и людям, чем откровенный злодей Моргот), он был способен к критической оценке их поступков. Но как только он в более поздних текстах переосмысляет Валар как наместников Бога, он всё больше и больше склоняется к безоговорочной апологетике принятых ими решений. Это весьма любопытным образом повлияло на развитие придуманного им мира.

Во-первых, Валар становятся более жестокими. В «Книге Утраченных Сказаний» во время исхода нолдор из Валинора в Средиземье один из духов на службе Мандоса предсказывает их будущее поражение, убеждаясь их вернуться в Валинор из беспокойства за них — он «умолял их вернуться, но они отвечали ему насмешками, и тогда он, стоя на высокой скале, обратился к ним так громко, что его голос услышали даже на судах; и он предсказал им многие несчастья, что пали на них потом, предупреждая их о коварст