Иванов пишет в разных жанрах, но, что более существенно, едва ли не каждый раз создает новый язык!

Алексею Иванову пришлось завоевывать внимание читателя дважды. В 1990 году повесть двадцатилетнего автора напечатал популярный среди любителей фантастики «Уральский следопыт», который выходил тогда полумиллионным тиражом. Дебют оказался успешным. В рейтинге популярности фантастов- авторов «Уральского следопыта», составленном читателями, Иванов занял второе место, уступив Владиславу Крапивину и опередив братьев Стругацких.

В 90-е годы Иванова печатать перестали. Много лет он вел скромную жизнь провинциального интеллигента, пока на него не обратил внимания чуткий к молодым авторам Л.Юзефович. Он помог опубликовать «Сердце Пармы» и «Географ глобус пропил» в «Пальмире» и «ВАГРИУСе», после чего за раскрутку перспективного провинциала принялось издательство «Азбука-классика», которое и опубликовало практически полное собрание сочинений Иванова. К Иванову пришел неожиданный успех. С 2003-го по 2007-й он был одним из самых модных русских писателей. Читатель ждал обещанного романа о гражданской войне на Урале, однако неожиданный неуспех повести «Блуда и МУДО» заставил писателя остановиться. Он «замолчал».

По творчеству Иванова защищают диссертации, его книги охотно переиздают все та же «Азбука» и «АСТ», но и теперь он остается одним из самых загадочных современных русских писателей.

Иванов рубежа 80-х- 90-х был начинающим советским писателем-фантастом, в 90-е перешел к реалистической прозе, во второй половине нулевых- к социальной сатире. Два самых известных романа Иванова, «Сердце Пармы» и «Золото бунта, или Вниз по реке теснин», трудно отнести к какому-либо известному жанру. Л.Данилкин, ставший позднее едва ли не ведущим пропагандистом творчества Иванова, поначалу назвал «Сердце Пармы» «литературным курьезом, не влезающим ни в какие ворота». А.Гаррос и А.Евдокимов, напротив, посчитали его «традиционным и консервативным романом», а С. Костырко- «историко-этнографическим фэнтези». «Золото бунта» критики называли «романтической поэмой», «романом-блокбастером», «региональным романом», сравнивали с «Туманностью Андромеды» и «Властелином колец».

Иванов не только пишет в разных жанрах, но, что более существенно, едва ли не каждый раз создает новый язык. Директор Института лингвистики РГГУ М.Кронгауз, сравнивая «Географ глобус пропил» и «Сердце Пармы», замечает: «Ни одна лингвистическая экспертиза не показала бы, что это произведения одного автора нет ничего общего на уровне лексики. Приходится говорить не о языке автора, а о языке отдельного романа».

О художественных достоинствах романов и повестей Иванова критики спорят не меньше, чем о жанровой принадлежности «Золота бунта». Одни объявляют его «классиком XXI века», «сокровищем нации». Другие считают Иванова всего лишь «издательским проектом», автором «трэш-изделий».

Дурновкусие, избыточность, вычурность, неточность в метафорах и сравнениях- давние спутники этого писателя: «Створка окна, блеснув, как выстрел в висок, стремительно захлопнулась. Пепел на столе из последних сил прополз немного и застрял на полпути среди окурков, похожих на падшую мелкую скотину» («Общага-на-Крови», 1992). Впрочем, критикам надо иметь в виду, что Иванов практически не печатался в толстых литературных журналах17, а редакторы «Пальмиры», «Азбуки-классики», «АСТ» были озабочены раскруткой брэнда «Алексей Иванов», а не рутинным «вычесыванием блох». Отсутствие профессиональной редактуры подтверждают и многочисленные фактические ошибки в его книгах. В «Золоте бунта» сначала говорится, что раскольничий Невьянский собор признал толк истяжельцев, но спустя двести страниц оказывается, что все тот же Невьянский собор его «отринул». Книга «Massage: Чусовая», своеобразный «путеводитель» по «реке теснин», изобилует не только многочисленными текстуальными самоповторами, но и грубыми фактическими ошибками: например, год смерти Ивана Грозного писатель перенес с 1584 на 1598, то есть на год смерти его сына, Федора Ивановича.

Но неточности, неудачи и даже дурновкусие Алексея Иванова лишь незначительно портят этого талантливого, ни на кого не похожего писателя. Обо всех его стилистических недостатках и вкусовых провалах забываешь, читая, к примеру, такое: «Земля летела сквозь таинственные радиопояса вселенной, и холод мироздания лизал ее круглые бока. Тонкие копья вечной тишины хрустальными остриями глядели в далекое, узорчато заиндевевшее небо. Искры бежали по невидимым дугам меридианов над головой, а из-за горизонта тянулся неслышный звон качающихся полюсов. Дым от костра сливался с Млечным Путем, и казалось, что костер дымится звездами» («Географ глобус пропил», 1995).

Если две первые повести Иванова, «Охота на «Большую Медведицу»» и «Победитель Хвостика», были вещами ученическими, то уже роман «Корабли и Галактика» (1991) удивляет языковыми экспериментами.