Икона неоромантизма Эдмон Эжен Алексис Ростан
Эдмон Эжен Алексис Ростан появился на свет 1 апреля и стал известен публике благодаря комедии. Нет, речь не о “Сирано...”, а о более ранних “Романтиках”: в мае 1894 года парижский театр “Комеди Франсез” поставил пьесу Ростана, которую мы – нынешняя молодёжь – назвали бы комическим ретеллингом Ромео и Джульетты: двое избалованных деток богатых родителей любят друг друга, но “просто так”, без подвига и славы, быть вместе никак не могут. Приходится родителям юных (как бы это повежливее сказать) романтиков изображать внезапную вражду и даже нанимать похитителей для доченьки, чтобы сыночек мог добыть её в честном бою.
Ростан и сам – золотая детка обеспеченных родителей: его дед был мэром Марселя, а отец – одновременно успешным дельцом и учёным переводчиком Катулла. В доме Ростанов постоянно принимали поэтов и говорили о поэзии. Все герои “Принцессы Грёзы”, можно сказать, с детства были с Ростаном: и возвышенный певец “любви вдали” Джофруа Рюдель, и жизнелюбец-скандалист Бертран де Борн, и их прекрасные дамы. Историю литературы в этом доме знали очень хорошо, и модных поэтов принимали постоянно.
Дальше тоже всё прекрасно: колледж Станислава в Париже (поэтам полезна юриспруденция), богемная жизнь и первая постановка в 20 лет: переложение модного романа. Стихи молодого автора благосклонно принимает и публика, и критики… Может быть, хоть в любви ему не повезёт? Не тут-то было: в 1888 году (даже цифра приятно симметричная, что прикажете делать!) он знакомится с красавицей и умницей, внучкой министра и поэтессой Роземондой Жирар, и их роман разыгрывается как по нотам. В следующем году Ростан как раз знакомится с пожилым композитором Шабрие. Тот – опять, да сколько ж можно! – в восторге от молодого поэта и немедленно кладёт несколько его стихов на музыку: следом у них будет пара лет плодотворного сотрудничества. А ведь для Шабрие лет на двадцать раньше (то есть, натурально до рождения Ростана) либретто писал сам Поль Верлен.
Роман Эдмона и Роземонды был ярким, возвышенным и даже самую малость театрализованным: эти двое посвящали друг другу лёгкие, пылкие, остроумные стихи, которыми легко делились с друзьями и публикой. Должен быть какой-то подвох во всей этой невероятно гладкой истории… но его не будет: в 1890 году эти двое поженились и счастливо жили вместе до самой смерти Ростана – восемнадцать лет. Через год брака родился первый сын, ещё через три года – второй. Кстати, счастливый супруг как раз в 1890 году написал “Двух Пьеро”: мы этой пьесы не помним, но она принесла своему создателю контракт с “Комеди Франсез”.
И вот через три года – в мае 1894 – в этом театре триумфально идут “Романтики”. От дебюта до оглушительного успеха – путь всего в шесть лет! Немедленно начинается совершенно звёздное сотрудничество с Сарой Бернар – премьера “Принцессы Грёзы”, главная роль в которой писалась специально для Сары, состоялась в начале апреля 1895 года. Французская публика приняла пьесу холоднее, чем критики, а после постановки в Англии несчастную принцессу очень жёстко раскритиковал Бернард Шоу. Реалист неоромантику не товарищ.
Зато после премьеры “Принцессы Грёзы” в Петербурге в январе 1896 года (оцените, как невероятно быстро работала над переводом писательница и актриса Щепкина-Куперник!) в России появились – вот истинный успех! – духи, конфеты и панно Врубеля “по мотивам”.
Что было самым грустным в неуспехе “Грёзы” на родине: Ростан очень боялся, что его сочтут автором одного жанра – и никогда, никогда не примут ничего, кроме комедий. Впрочем, бояться и грустить было некогда. Сара Бернар очень просила написать ещё одну, – теперь нормальную! – пьесу, и Ростан написал “Самаритянку”, которая всем понравилась – и Бернар, и публике. А самое главное – “Самаритянка” не была комедией.
Итак, в апреле 1897 года в Театре Ренессанса случается премьера всем приятной библейской драмы, а уже в декабре того же 1897 на сцену наконец-то выходит всеобщий любимец и неувядаемая классика: “Сирано де Бержерак”. Большой поклонник и литературный наследник Гюго, Ростан умудрился превзойти своего кумира: “Сирано...” после премьеры шёл триста вечеров подряд (десять месяцев!). Последний раз во Франции такой ажиотаж и всеобщий восторг вызвал как раз Гюго своим “Эрнани”.
Через три с небольшим года, вступая в ряды “бессмертных” членов Французской Академии, в своей речи Ростан блестяще сформулирует ценности всего направления неоромантиков: “...нужен театр, где, экзальтируя лиризмом, морализуя красотой, украшая изяществом, поэты, не делая этого специально, дают уроки душе”. Поэт-гражданин, воспитанный на трубадурах и утопистах, он смог дать миру (я не знаю, как здесь можно притушить пафос, честно!) нового супергероя, идеал рыцаря новейшего времени. Кстати, рыцарский султан ("панаш" по-французски) Ростан превратил в точный термин, в символическое выражение своего идеала как драматурга. В той же академической речи он говорит: “панаш – это душа отваги, это храбрость, доминирующая над ситуацией. Шутить перед лицом опасности — это высшая вежливость, деликатный отказ воспринимать что-либо трагически. Панаш — это стыдливость героизма, как улыбка, которой извиняются за величие”.
Можно попробовать выдержать возвышенный тон до конца и сказать, что Ростану удалось вернуть былой блеск рыцарскому идеалу, оправив его в гротеск.
Всё-то ему удавалось: и членство в Академии в тридцать три года (рекордно молод для “бессмертного”!), и оглушительная слава, и деньги, и счастливая семья. Точный антипод своего главного героя, который в финале пьесы горько замечает: “Мне всё не удалось – и даже смерть моя!”, Ростан даже умер будто удачно: в 1918 году, на пике благополучия, сгорел от испанки. Его супруга, прототип и Грёзы, и Роксаны, пережила его больше чем на тридцать лет – и видела Вторую Мировую. Конечно, герои Ростана вряд ли могли бы появиться уже даже после Первой Мировой, поэтому им всем, включая несчастного поэта Сирано, крупно повезло. Крупнее, может быть, чем их счастливцу-создателю: повезло родиться вовремя.
