Идея, сюжет и стиль
«Ни упадка, ни расцвета в современной литературе не наблюдается», – считает Анна Матвеева.
– Роман «Каждые сто лет», изданный в этом году «Редакцией Елены Шубиной», вошёл в шорт-лист премии «Ясная Поляна», но, к сожалению, не стал лауреатом. И хотя все мы понимаем, что любая премия – это своего рода лотерея, наверное, всё же очень обидно…
– Думаю, все участники шорт-листа предпочли бы уйти с церемонии не только с дипломом, но и с наградой – но тут уж ничего не поделаешь. Не везёт с премией – повезёт в любви! К тому же нынешний лауреат «Ясной Поляны» – Дмитрий Данилов – такой хороший и талантливый, что проиграть ему было не так обидно, как кому-нибудь другому. Впереди у меня ещё один премиальный забег – в декабре будут вручать «Большую Книгу», роман тоже включён в шорт-лист. Посмотрим.
– Как вообще оцениваете современный премиальный процесс? Насколько важно для писателей участвовать в нём?
– Я почти каждый год работаю в жюри литературных премий (в прошлом году их было три, в нынешнем – две: «Класс!» и премия им. Арсеньева) и могу сказать, что это тяжёлое испытание. И участвовать в премиях тягостно – когда твоё детище обсуждают и осуждают, зачастую не читая, – и судить работу коллег тоже очень нелегко. Кто я такая, чтобы давать им оценку? Мне нравится подход премии «Класс!», когда члены жюри получают тексты под номерами, без подписи. Ты читаешь и оцениваешь сам текст, без оглядки на личность автора, – в этом есть что-то очень правильное, но я сомневаюсь, чтобы можно было применить этот опыт к «взрослым» премиям. Что касается меня как участницы, то я около шести лет не выдвигала (и просила издателя этого не делать) свои книги на соискание «Большой Книги» и других крупных премий. Мне очень нравилось это неучастие – когда не надо нервничать, не надо ничего ждать, не надо читать «рецензии», наляпанные за пять минут на коленке, не надо сидеть на сцене с «изменившимся лицом». А потом появился роман «Каждые сто лет», который мне посоветовали обязательно представить на премию, – и я вышла из подполья. С нетерпением жду возможности туда вернуться. Думаю, что участие в премиях полезно всем писателям, но только при условии, если у них устойчивая нервная система и нормальная самооценка. И даже самая высокая награда не заменит читательской любви – ко мне сразу же после «Ясной Поляны» подошла незнакомая женщина и сказала столько хороших, умных слов о моей книге, что я тут же забыла о своей неудаче.
– Над романом «Каждые сто лет» вы работали почти десять лет, что в современном мире с его сумасшедшими ритмами кажется почти невероятным. Почему работа заняла так много времени? Что было самым трудным?
– Я сразу понимала, что это будет долгострой, поэтому никуда не спешила. Параллельно с романом работала над другими книгами – за эти годы вышел роман «Завидное чувство Веры Стениной», сборники рассказов и эссе. Книг шесть, наверное, появилось. Мне казалось очень важным побывать во всех местах, где происходит действие романа, – от Полтавы, Ловича и Лозанны до Петербурга, Витебска, Хабаровска. И не просто «побывать», а провести там какое-то время. В Лозанне, Петербурге и Екатеринбурге я работала ещё и в исторических архивах, библиотеках… Многое нужно было прочесть, освоить, осознать. И даже сейчас, спустя время, я по-прежнему не верю, что эта работа закончена. А самым трудным было решиться написать такой роман. Когда решение принято, всё становится проще.
– В основу книги лёг дневник вашей бабушки. На документах строилась и одна из ваших наиболее известных повестей – «Перевал Дятлова…». Как вы работаете с документальным материалом? Как выбрать то, что важно и значимо для художественного произведения, отделить зёрна от плевел? Насколько вообще писатель может быть объективным, работая с фактами?
– Работа над «Перевалом Дятлова…» строилась иначе – я крайне бережно обращалась с документами и переносила их в текст, сохраняя даже явные ошибки, опечатки, допущенные секретарём или телефонисткой. Мне хотелось, чтобы у читателя было перед глазами ровно то же, что у автора. В случае с романом «Каждые сто лет» всё совсем по-другому. Дневники моей бабушки, Ксении Михайловны Лёвшиной, действительно легли в основу одной из линий романа, но я в них кое-что меняла, сокращала, а в некоторых местах, напротив, дописывала, так как не все дневники сохранились. Но дописанные фрагменты – это не моя фантазия, а факты биографии Ксении Михайловны. Каждый писатель сам для себя определяет, как именно работать с документами. Ну а объективность естественным образом вырастает из фактов, потому что спорить с документами – занятие довольно бессмысленное, хотя и по-своему увлекательное.
– Выделяется среди ваших книг сборник «правдивых историй» о музах и натурщицах великих художников «Картинные девушки». Как вы пришли к такой необычной теме? Планируются ли ещё подобные сборники о судьбах реальных женщин, оказавших влияние на культуру?
– «Картинные девушки» появились на свет потому, что я нигде не могла найти такую книгу – о натурщицах великих мастеров. Сейчас я работаю над второй частью «Картинных девушек» и каждый месяц читаю по главе из новой книги в екатеринбургской галерее «Главный проспект».
– В вашем творческом багаже примерно одинаковое количество большой и малой прозы. Зачастую писатели всё же тяготеют к чему-то одному… Как сами считаете, дыхание вашей прозы долгое или короткое?
– Я владею разными техниками дыхания. Если говорить серьёзно, то мне больше нравится писать рассказы, но при этом я понимаю, что читатели (и мой издатель Елена Шубина) ждут от меня романов, поэтому через несколько лет, возможно, вернусь к крупной форме.
– Некоторые критики причисляют ваши произведения к «женской прозе». Как вы относитесь к этому понятию? Существует ли, на ваш взгляд, подобное разделение? И если да, то чем «женская проза» отличается от «мужской»?
– Не воспринимаю всерьёз оценки таких «критиков», хотя меня удивляет, что даже сегодня кто-то всерьёз употребляет такое, вне всякого сомнения, смехотворное определение, как «женская проза».
– Как бы вы сами определили жанр и направление, в котором работаете?
– Никогда об этом не задумывалась, мне это совершенно неинтересно. Размышлять над тем, в каком жанре и направлении работает писатель, должны критики, литературоведы, читатели, но автору этим заниматься – последнее дело.
– Если говорить о смысловой составляющей любого произведения, что для вас самое важное, без чего роман или рассказ в принципе не могут состояться?
– Для литературного произведения – мы говорим сейчас о прозе, конечно, – важны, как я думаю, три составляющих – идея (мысль), сюжет (история) и стиль. Если присутствует хотя бы одна, уже хорошо. В современной литературе, как мне кажется, дефицит мысли: писать красиво – это не вопрос, истории рассказывать, в общем, тоже можно научиться, но выйти на уровень большой идеи, сформулировать оригинальную мысль – этому, боюсь, не учат, с таким надо родиться. И вот этого сейчас очень не хватает.
– Сегодня много говорят о низком уровне современной прозы, о том, что даже лучшие её образцы всё-таки «недотягивают» до классики. Так ли это, по вашему мнению? Насколько вообще уместно и необходимо сравнение современной прозы с классикой?
– Довольно сложно понять, что рядом с тобой живёт гений. Исключения в истории были, конечно, – Пушкин, Лев Толстой, но это именно исключения. Решать, что станет классикой, будут не современники, а потомки. Никто не может предсказать, какие имена останутся в истории литературы, а какие растворятся без следа, – есть много примеров того, когда гремевшее при жизни имя писателя или художника спустя несколько десятков лет напрочь забывалось, и наоборот. Думать об этом сегодня всерьёз – нелепость. И сравнивать современную прозу с классикой глупо, это, боюсь, явления разного порядка. Мы живём в мире, который меняется каждую секунду, – и литературе незыблемой скалой не устоять. Хотя лично мне этого жаль.
– На каком этапе развития находится, на ваш взгляд, сегодняшняя отечественная литература? Есть ли ощущение упадка или, напротив, подъёма?
– Пока всё как всегда – признанные мастера пишут в год по роману, появляются новые имена – в общем, процесс как процесс. Ни упадка, ни расцвета я не замечаю, но вообще, человеку, который находится внутри процесса, рассуждать о нём трудно. Со стороны, наверное, виднее.
Беседу вела
Анастасия Ермакова
