Чем книга «Сто лет одиночества» может быть интересна сегодняшнему читателю
Роман Габриэля Гарсиа Маркеса – один из ключевых текстов XX века. О том, как латиноамериканский писатель создавал свое главное произведение и чем эта книга сегодня может быть интересна читателю, рассказывает литературный критик Лиза Биргер.
Летом 1950 года Габриэлю Гарсиа Маркесу было 23 года. Он только что бросил учебу на юридическом факультете, напечатал шесть рассказов, избежал армии, работал в газете за три песо, дважды лечился от триппера, регулярно выпивал и каждый день выкуривал по шестьдесят сигарет самого жуткого табака. В то время, признавался он сам, будущее интересовало его гораздо больше, чем прошлое. Но все изменилось, когда в Барранкилью, большой колумбийский город, где он учился, приехала его мать и попросила сына помочь ей продать семейный дом в Аракатаке.
«Сто лет одиночества»: с чего все началось
Не будь этого путешествия — в жарких душных каютах, под неверным светом фонаря и бдением проституток в соседних каютах, с томиком любимого Фолкнера в руках — у нас, наверное, никогда не было бы и «Ста лет одиночества». Может, сказалась и правильно выбранная книга: «Свет в Августе», один из великих романов Фолкнера о жизни вымышленного округа Йокнапатофа, штат Миссисипи, до деталей похожего на родные места самого писателя. И тут юный Маркес, нищий, усатый, очень прокуренный и, как положено юному колумбийцу летом 1950 года, очень левый, обнаруживает, что у него тоже есть своя Йокнапатофа, свое место, где история сгустилась настолько, что только бери и на роман намазывай.
Пятнадцать лет спустя он на полтора года запрется в комнате от жены и двух сыновей, прихватив с собой запас виски, и напишет роман, который станет главным шедевром жанра «магического реализма». Кажется, что магический — значит «сказка». Но на самом деле в романе «Сто лет одиночества» почти ничего не придумано.
Вот в романе, например, Хосе Аркадио Буэндиа уходит с женой Урсулой из родной деревни, поскольку там его преследует призрак убитого им человека. Дед писателя, Николас Маркес, франт и невероятный ловелас, полковник, ветеран Тысячедневной войны, сражавшийся на стороне либералов, застрелил то ли на дуэли (как свято верил его внук), то ли просто так, сильно рассердившись, майора Медардо Ромеро, а затем явился сдаваться с повинной в полицию Барранкильи: «Это я застрелил Медардо Пачеко Ромеро. Если он воскреснет, я убью его снова».
Он просидел в тюрьме чуть больше месяца, расплатившись за свободу золотыми рыбками, которые изготавливал в тюрьме. Точно такими же золотыми рыбками зарабатывал на жизнь в романе «Сто лет одиночества» полковник Аурелиано Буэндиа, сын Хосе Аркадио. Но ему пришлось, взяв семью и старших детей, отправиться подальше от одержимых кровной местью родственников. Так он нашел Аракатаку — город недалеко от моря, «на берегу прозрачной реки, которая струилась по руслу из отшлифованных камней, белых и огромных, как доисторические яйца», описывает Маркес в автобиографии. И читатель тут же вспоминает первые главы «Ста лет одиночества»:
«Макондо было тогда небольшим селением с двумя десятками хижин, выстроенных из глины и бамбука на берегу реки, которая мчала свои прозрачные воды по ложу из белых отполированных камней, огромных, как доисторические яйца. Мир был еще таким новым, что многие вещи не имели названия и на них приходилось показывать пальцем».
Прошлое и будущее Макондо
Будущее этого города, завораживающего своей новизной, уже предопределено — цыган Мелькиадес находит его в сочинениях самого Нострадамуса: «Макондо превратится в великолепный город с большими домами из прозрачного стекла, и в этом городе не останется даже следов рода Буэндиа». Любимая дочь Николаса Маркеса умерла 31 декабря 1926 года, вскоре после переезда в Аракатаку, и ее последними словами отцу были: «Погаснут глаза твоего дома». С настоящей Аракатакой ничего этого пока не произошло — она осталась крошечным городком с белыми домами, обнесенными садами, и память Маркесов здесь чтят так свято, что существует даже движение за переименование города в Макондо.
Образ города с домами из стекла, кстати, позаимствован из Западного Берлина, в путешествии по которому в 1957 году Маркес приходил в ужас от блистающих небоскребов: «Сияющий чистенький город, где все, к несчастью, казалось слишком новым… огромное агентство по пропаганде капитализма». Для Маркеса новое, современное означает смерть. Его стихия — прошлое, которое обретает все большую и большую магическую силу по мере того, как его перемалывает наша память.
Эпиграфом к автобиографии Маркес сделал слова: «Жизнь — не только то, что человек прожил, но и то, что он помнит, и то, что об этом рассказывает». В романе «Сто лет одиночества» прошлое Макондо оживает в памяти полковника Аурелиано Буэндиа, когда он стоит у стены в ожидании расстрела — а будущее тоже уже записано в книгу задолго до того, как оно произошло. Нам не показано, как погибнет последний в роду, но показано, как Аурелиано Бабилонья читает, что город будет сметен с лица земли, стоит ему закончить расшифровывать пергаменты.
